Византийская астрология. Наука между православием и магией

Небо занимает в «Богословии» очень важное место, о чем автор заявляет с самого начала. Сообщив о совершенстве числа семь, «чуда всех умопостигаемых чудес» (28), он задает вопрос: «Желаешь ли ты исчислить светила небесные?» (29), в чем проглядывает не только намек на семь небес, но и предположение, что астрономия должна отвечать богословским интересам читателя. Действительно, именно к небесам и к звездам автор постоянно возвращается в центральных разделах поэмы, чтобы продемонстрировать связь творения со своим Творцом и совершенство Божьего замысла (412–436, 450–466, 471–494, 498–523, 605–611, 629–637). Это тем более примечательно, что он почти не касается других вершин Божьего творчества (707–725), включая человека. Тут виден разительный контраст не только со святым Василием Великим, которого Хиросфакт действительно очень мало использует[321], но и с Георгием Писидой: никаких муравьев больше нет, а примеры с пауком и навозным жуком поданы в противоположном ключе (542–543)[322].

Автор настаивает, что звезды — это творения, а не творцы; планеты обладают физическими, причем противоположными качествами, которые не могут определить человеческую жизнь и общество (501–517). Они зависят от самовластия души — божественного образа, который только безумец осмелился бы связать с невоздержанностью тел (518–523)[323]. Таким образом, отвергается астральный детерминизм, но не астрология. Во-первых, Хиросфакт вовсе не исключает возможности того, что планеты воздействуют на тело. Затем он повторяет оригенистский тезис, что звезды — это знаки. «Бог богов поставил [небо] как книгу, заранее записав в нее многое вращающимися в эфире циклами, ведь оно знает их и держит на своих весах» (434–436). Планеты «не от движений, если ты знаешь, предсказывают, но от таинственных указаний» (510–511). Столь позитивного суждения об астрологии нельзя найти ни в одном Шестодневе, в т. ч. в почти современном ему труде Иоанна Экзарха, который повторяет и развивает мнение Василия Великого о ценности звезд как знаков[324]. Хиросфакт ощутимо перешагивает рамки хронометрической и метеорологической интерпретации, одобряемой большинством комментаторов этого стиха книги Бытия (1, 14), и он более явно, чем Иоанн Филопон и Максим Исповедник, напоминает здесь Оригена. Эта апология, конечно, более сдержанна, чем у «Стефанов», но ее вполне достаточно, чтобы оправдать умеренную деятельность астрологов при христианском государе.

Ее обоснование выглядит тем более фундаментальным, что представлено в более широком богословском контексте и глубже основано на Отцах. Устройство астрологии продумано и достойно Божьего творения, совершенный порядок которого она описывает. Следует отметить, среди прочего, что раздел «Астрономия» окружен двумя принципиальными утверждениями, побуждающими к научным открытиям.

В первом автор объясняет, как восприятие чувственных вещей приводит к созерцанию высшего блага:

«Нам ощущение космических систем

подало славное богатство опыта,

а тот поможет и искусством овладеть.

Коль составляет принципы (λόγους) науки он

иль к совершенству знания вперед ведет,

откуда созерцательные люди видят всё,

то не прекрасней ли всех мир, что от добра

ведет меня чрез чувства к совершенству благ?» (338–345).

Во втором отрывке автор обращается к теме Божьего Провидения:

«С искусством провиденье коль несешь в уме,

причины строя праведными мыслями,

как не сказать, что вся Вселенная полна

мудрейшим провиденьем изначальнейшим?

Причастна ведь ей каждая отдельно часть,

стяжав удел такой, от общего неся.

Природа мира провиденье так несет, —

хоть тут ничуть не знаем способов мы всех, —

что ясно даже и слепым, как говорят,

что спутник провидения — предведенье,

но нет предведенья вне провидения» (657–668).

Итак, Хиросфакт придает богословское значение науке и природе в целом. Если в «Богословии» он, как должно, подчеркивает высшую и светлую часть творения, то в других местах он не пренебрегает земным и подземным миром четырех стихий. В другой поэме, адресованной юному Константину Багрянородному, он описывает и объясняет действие различных горячих источников, с которыми знаком по опыту или из книг. Автор приходит к выводу, что изучение этих явлений представляет собой истинное созерцание Бога, Которого не следует представлять в конкретной форме: