Византийская астрология. Наука между православием и магией

Что же об этом, в конечном счете, думал православный император Лев VI? Если в 907 г. он удалил Хиросфакта от двора, то это произошло по политическим причинам, а не из-за осуждения его идей. Памфлет Арефы не оставляет никаких сомнений в этом отношении, так как в нем ясно говорится, что Хиросфакт был признан виновным в парапресбее — нарушении правил поведения во время своего посольства в Багдад. Предполагается, что он был вовлечен в заговор Андроника Дуки[333], но, в любом случае, обвинение его в нечестии последовало за политической опалой. Тот факт, что Хиросфакт, несмотря на это обвинение, упорствовал в своем «научном» богословии вплоть до того, что внушал его Константину Багрянородному, свидетельствует, на мой взгляд, о той интеллектуальной симпатии, которая связывала его с отцом юного императора и которую он намеревался пробудить в сыне. Мы находим еще одно свидетельство этой симпатии в анакреонтической поэме, которую Хиросфакт посвятил Льву VI, чтобы отпраздновать строительствоили, скорее, восстановление λουτρόν, бани в Большом императорском дворце[334]. В другом месте я проанализировал данные об этом здании и его декорации[335]; Кирилл Манго также посвятил ему свое исследование, где предложил несколько отличных интерпретаций[336]. Нашего сюжета эти различия мало касаются — мы здесь интересуемся тем, насколько этот текст близок к двум «богословским» поэмам Льва. Поэт воспевает хвалу государю, воздвигшему замечательное здание: своей красотой и благотворными эффектами оно выражает силу, славу и, прежде всего, мудрость его создателя. Здание бани упоминается как микрокосм, украшенный изображениями, выполненными в скульптуре и мозаике: их символика не выражена явно, но становится ясной из тщательного анализа фактуры текста. Переходя от внешнего вида к внутреннему пространству бани, читатель может перейти от созерцания античных скульптур, некоторые из которых изображают сцены войны, к созерцанию аллегорического рая, где сменяют друг друга образы, напоминающие о Крещении, Евхаристии, иерархии тварных существ и плодотворном соединении всех четырех стихий, а особенно воды с огнем. Там был изображен монарх со своей супругой (или сестрой), персонификации рек, сцены рыбной ловли, блюда из морских гадов, поющая птица, дерево, журавль, змея, лев и огнедышащий грифон. Среди этих существ царит совершенная гармония, состоящая в том, чтобы воспевать хвалу монарху. Очень тонкая и удачная схема аллюзий сплетает три уровня звуков. Во-первых, в реальном плане это течение воды в бане и шум открываемых дверей. Затем, в иконографическом плане, это течение изображенных вод и крики зверей. Наконец, в литературном плане, это пение самого поэта, который восхваляет императора. Таким образом, раскрывается аналогия между творениями Бога, воспевающими славу Господу, и микрокосмом императорской бани, который также восхваляет своего создателя через поэта. Исходя из этой аналогии, нетрудно обнаружить тут связь с богословской поэмой.

Общие элементы для экфрасисов бани и термальных вод — это не только жанр и анакреонтический размер, но и тема провиденциального соединения двух противоположных элементов: воды и огня, — соединения, произведенного, в одном случае, мудростью Бога, а в другом — мудростью императора. Что касается богословской поэмы, то в ней (строка 206) мы находим понятие восхваления (αἶνος) Творца, которое доминирует в экфрасисе бань.