Византийская астрология. Наука между православием и магией

Конечно, это понятие не оригинально: оно в значительной степени вдохновлено псалмами и встречается, среди прочего, у Псевдо-Дионисия[337]. Аналогия между Богом-Творцом и императором-строителем также не нова, ведь уже раньше Георгий Писида сравнил всемирную победу Ираклия с сотворением мира. Этой тесной связью между панегириком императору и христианской космологией Хиросфакт почти наверняка обязан поэту VII в., чье значение для литературы и мысли византийского Средневековья находит здесь еще одно подтверждение. Но опять же, возрождение модели VII в. кажется рискованным в контексте торжествующей ортодоксии ΙΧ в. Представление об императоре как о божественном творце полностью противоречило представлениям Фотия о взаимоотношениях Церкви и государства. Сама символика императорского панегирика была создана для того, чтобы смущать чувства православных, учитывая, что богословие образов не одобряло чисто символического изображения священного. Действительно, если я правильно интерпретировал образы поэмы, они работают так, чтобы соответствовать дионисиевскому учению о неподобных образах, к которому Хиросфакт настойчиво возвращается в других своих текстах. На это можно возразить, что такой символизм более очевиден для византиниста наших дней, чем для современников автора. Но описательная и отсылочная часть поэмы, написанной анакреонтическими стихами, разрезана, через каждые двенадцать строк, додекасиллабическими дистихами, которые иногда служат комментарием, проясняющими глубинный смысл написанного. В частности, мне кажутся весьма показательными два дистиха. Первый появляется после упоминания надписей рядом с персонификациями рек. Предшествующая анакреонтическая строфа заканчивается уточнением, что туда автор «вписал стихотворные похвалы» (строка 48: μετρικοὺς ἔγραψεν αἴνους); однако первый додекасиллаб следующего дистиха призывает неких юношей писать «богословские догматы» (строка 49: Δόγματα θειολόγα γράψατε, κοῦροι), что придает надписям религиозный смысл и, вероятно, указывает на цитаты из псалмов. Другой дистих еще более значим. Он вставлен после упоминания о горячих водах и до упоминания об огнедышащем грифоне, чье изображение, вероятно, помещалось в центре купола: «вращающаяся сфера неба радуется тому, что Лев воспринимает неизменные нити (ἄτροπα νήματα) светоносных [звезд]» (стр. 85–86)[338]. Очевидно, что этот пассаж — намек на астрономию и, возможно, даже на астрологию.

«Энциклопедизм» середины Х в. В то время, когда Хиро-сфакт писал эти строки, он все еще пользовался благосклонностью государя, и потому есть основания полагать, что поэма понравилась Льву VI. Точнее говоря, она соответствовала интересам императора, которые были близки интересам Хиросфакта. Об этих интересах свидетельствует и другое: Лев составил гороскоп на день рождения своего сына Константина в 906 г.[339]; призвал специалистов во время лунного затмения в июне 908 г.[340]; снял четкий запрет на занятие ониромантией (толкованием снов)[341]. Однако мы видели, что «наука» императора-мудреца составляла лишь часть его мудрости. Его посмертная репутация, эхо которой донес до нас Лиутпранд Кремонский в двух анекдотах из «Антаподосиса» (I, 11–12), как раз желала, чтобы эта мудрость превзошла всякую сомнительную науку. В первом анекдоте он опровергает гороскоп; во втором случае из шутки разоблачает так называемую ониромантию некоего человека, который вынужден извиняться за свой поступок, притворяясь, что ему это приснилось[342].