Византийский сатирический диалог

XXXIV. «Тимарион, сын Тимоника, обвиняет Оксиванта и Никтиона,[153] проводников усопших. Законы подземного царства недвусмысленно гласят, что душа до тех пор не должна быть низведена в аид, пока тело целиком или в одной из существенных своих частей не будет разрушено и не лишится душевных сил; что даже после того, как они разобщатся, душа, пребывая вне тела, целых три дня должна находиться рядом; только по прошествии этого срока проводникам усопших дозволяется овладеть ею. Однако Оксивант и Никтион презрели эти божественные установления, и когда Тимарион был еще здоров, ел, пил и сидел в седле, эти не в меру исправные и рьяные служаки, в гостинице на берегу Гебра, появились среди ночи перед ним и насильно отторгли от тела душу, еще неразрывно с ним соединенную и сопротивляющуюся их насилию, от чего она до сих пор не успела зажить, и с нее продолжает капать кровь; ведь душа Тимариона, когда проводники злокозненно овладели ею, была прочно связана с телом.

Поэтому, о судьи, справедливо, чтобы Тимарион вновь вернулся на землю, обрел собственное тело и сполна прожил отпущенный ему судьбою срок. Лишь после этого, когда наступит естественный предел его существования, ему надлежит быть отторгнутым от своей плоти, вновь низведенным в аид и неизбежно сопричисленным сонму мертвых». Он кончил, и Минос, гневно взглянув на моих проводников, говорит: «Теперь, злодеи, ваша очередь отвечать! Знайте, что расплата будет тяжелой, если окажется, что вы действительно преступили наши законы». На это более дерзкий Никтион ответил:

XXXV. «Мы, о божественные судьи, с незапамятных кроновых времен[154] несущие эту службу, хорошо осведомлены обо всем, что касается мертвых, и знаем причины, по которым души низводятся в подземный мир. Этот злополучный Тимарион, как мы заметили, на пути из Фессалоники до величайшей фракийской реки потерял вследствие поноса четвертую часть необходимых для жизни элементов, то есть желчь. Знаменитейшие врачи научили нас считать не согласным с законами природы, чтобы человек продолжал жить, буде он обладает лишь тремя основными элементами организма. Узнав, что Тимарион в течение тридцати суток истекал желчью, мы пришли к его постели и отозвали душу, поскольку ей не полагалось долее оставаться в таком ослабевшем теле.

Объявите же, справедливейшие судьи, ваш приговор, и мы беспрекословно подчинимся законам».

Таково было оправдание моих проводников. Судьи недолго пошептались между собой и решили в этот день не принимать никакого решения. «В этом случае, — говорили они, — необходимо присутствие великих врачей Асклепия и Гиппократа; только при их участии может быть вынесен справедливый приговор, так как дело требует врачебных познаний. Поэтому отложим пока разбирательство. Через два дня мы соберемся вновь и с помощью великих врачей разрешим тяжбу».

С этими словами судьи поднялись со своих мест и направились в более отдаленную часть луга. Нас же обоих вместе с моими проводниками служители судилища повели в недавно покинутые нами мрачные урочища, но не в самую глубину их, а туда, где они граничат с Елисейскими полями и порождаемый их сопредельностью свет сумеречен.

XXXVI. Пока судьи предварительно обсуждали дело, Феодор наклонился к моему уху и прошептал: «Подойди вон к тому дереву (он показал пальцем на высокую, густую сосну), под ним ты найдешь различные овощи, и знакомые, и диковинные для тебя. Набери себе всяких — ничего вредного здесь не растет, но все приятно на вкус и годится в пищу, и, раз уж тебе суждено задержаться, поедим с тобой в свое удовольствие. Здешние овощи, впитывая душистые дуновения и воздух, обладают приятным запахом и до того, как попадут в желудок, и впоследствии».

Я с готовностью послушался учителя и, приблизившись к сосне, набрал столько овощей, сколько мог унести. Не успел я вернуться назад, как все мы, — и наши нынешние проводники, и мои прежние, с которыми у нас была тяжба, двинулись в путь. На пороге светлого и темного пределов мы провели двое суток, а с наступлением третьих встали, чуть что не с петухами, как сказал бы живой, и вновь направились к судилищу. Быстро совершив путь — никто не успел нас опередить, — мы очутились перед судьями.

В ризах шафранного цвета заря над землей распростерлась.[155]

Асклепий и Гиппократ, сидя рядом с судьями, совещались и решали, какого я заслуживаю приговора: они потребовали, чтобы глашатай судилища ознакомил их с три дня назад внесенной жалобой на Никтиона и Оксиванта, и он, как велит обычай, произнес: «Лица, три дня назад внесшие жалобу на Никтиона и Оксиванта, пусть приблизятся, дабы выслушать сейчас решение божественного суда».