Вижу зелёный!

—      Вот скотина, ну и скотина, — вздыхала соседка, поднимая то один лоскуток с пола, то другой, рассматривала их, расправляла и аккуратной стопочкой укладывала на стол. — И шубу порезал, и кофты, и платья. Это же надо, сколько зла таилось в человеке! Смотри-ка, даже белье — и то в клочки изорвал.

—      Наверное, вот ими работал, — лейтенант наклонился и поднял с пола тяжелые портновские ножницы. Он положил их на стол и вздохнул. — Придется протокол писать. Вы, гражданка, пригласите еще кого-нибудь в свидетели и потерпевшую позовите, а ты, сержант, давай-ка сюда этого «закройщика».

—      Мужа можно? — спросила соседка.

—      Что мужа? — не понял лейтенант.

—      В свидетели...

—      А-а, в свидетели. Конечно, можно.

Из другой комнаты сержант привел отца. Тот сонно моргал и тупо смотрел на дело рук своих. Взгляд его немного оживился, когда в комнате появилась мать. Он сжал кулаки и попытался приподняться со стула.

—      А ну, не балуй! — как на норовистую лошадь прикрикнул на него сержант, и отец послушно опустился на стул.

Протокол составляли долго и нудно. Лейтенант дотошно выспрашивал, когда и за сколько куплена вещь, процент ее изношенности. Мать отвечала неохотно, отец вообще молчал, и лейтенанту приходилось чаще обращаться к соседям.

И Толик удивлялся, насколько они были в курсе всех их покупок. Соседка называла и год, и месяц, а иногда даже и число. Закончив писать, лейтенант обратился к отцу:

—      Ну а все-таки, гражданин Коваленков, скажите, почему вы это сделали?

Отец косо из-под нависших бровей взглянул на мать и снова перевел взгляд на лоскуты, валявшиеся на полу.

—      Пускай ее новый муж одевает. А это я ей все покупал.

— Из ревности, значит, — заключил лейтенант.

—      Из-за какой ревности! — вскинулась соседка. — Из-за своей пьяной дури! — И, повернувшись к отцу, затараторила: — Постыдился бы и говорить: он ее одевал! Ай она сама не работала? Да она поболе тебя домой-то несла! Ты-то все на пропой да на пропой, а она все в дом да в дом.

Отец даже не взглянул на нее, вроде и не слышал. Лейтенант сложил протокол, сунул его в планшет и поднялся.

—      Ну что ж, сержант, бери этого «закройщика» и пошли. А вы, гражданка Коваленкова, — обратился он к матери, — пишите заявление в суд, его заставят уплатить все убытки.

—      А сейчас вы его куда? — спросила мать.

—      Будем оформлять на пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Отдохнете пока без него. — И так же, по-журавлиному высоко поднимая ноги, выбирая, куда ступить, он пошел к двери. За ним сержант повел все еще покачивающегося отца.

—      Ну вот и хорошо, ну вот и ладно, — успокаивающе погладила по плечу соседка мать Толика. — Хоть полмесяца спокойно без шума и скандала поживете. А там, бог даст, и совсем его посадят.

Мать промолчала.

—      Пойдем-ка домой, — одернул соседку муж. — Дай людям отдохнуть.

—      И правда, усните-ка, голубушка, полегче будет. Сон — он все лечит!

—      Пойдем, пойдем, — потянул ее муж.

Как только за ними захлопнулась дверь, мать, неожиданно для Толика, уронила голову на руки и заплакала навзрыд.

—      Что ты, что ты? Ну успокойся, ма-а, — утешал ее растерявшийся, не ожидавший этого, Толик. — Ну, купим все снова. Суд заставит его заплатить. Ну перестань!

Так же неожиданно, как и начала, мать перестала плакать.

—      Ничего-то ты, Анатолий, не понимаешь. Ведь двадцать лет с ним прожито. И любила его, и он меня... И счастливы были. А последние пять лет... Сначала прощала ему. А теперь больше не могу. Нет, не могу.

— И подавай на развод! Не нужен он нам такой! И без него проживем. Я работать пойду, десятый класс в вечерней школе кончу! Не пропадем!

—      Если бы только в этом дело было. Но ты прав, дальше так жить нельзя. Он не только мою, но и твою жизнь калечит, а этого ни простить, ни допустить я не могу!

—      И не прощай! Проживем и без него больно хорошо!

—      Конечно, сынок, проживем. И школу тебе бросать совершенно ни к чему, я пока в состоянии заработать на двоих. Ну, кое в чем ужмемся немного.

Толик не стал спорить, но про себя окончательно решил, что, если мать разойдется с отцом, он обязательно сразу же поступит на работу.

Мать вздохнула и поднялась.

—      Светает уже. Убраться да и на работу. Ты как, в школу-то пойдешь?

У Толика уже начинала болеть голова, не вся, а почему-то только левая половина, словно кто настойчиво и старательно вбивал в мозги гвоздь. Конечно, сидеть на уроках с такой головной болью будет нелегко, но и оставаться дома одному после всего того, что было, пожалуй, еще тяжелее.

И вот он сидит с больной головой уже пятый урок. А к домашним неприятностям добавились новые. Нет, двойка по алгебре его беспокоила не больше, чем, скажем, соседскую кошку полет американских астронавтов на луну, а вот разговор с Милой Головановой оставил в душе неприятную царапину. Но главное — отец, отец!

Толик попытался представить его веселым, ласковым — ведь был же он таким когда-то, был! — и не смог. Все закрывало злобно перекошенное лицо с мутно-пьяным взглядом.