Вижу зелёный!

—      Как знаешь, — немного оскорбился Сергей. — Была бы честь предложена, а отказаться — это уж твое дело. Ну а я еще разок приложусь.

Он снова скрылся под помостом и выбрался с наполненным стаканом. Потом они посидели, помолчали. Толик ощущал, как приятное тепло разливалось внутри. Головная боль если и не совсем прошла, то затаилась где-то глубоко, и он почувствовал некоторую благодарность к Сергею.

—      По домам? — спросил наконец Сережка. — Ты на тренировку сегодня идешь?

—      Приду, наверное.

—      Тогда и я приду. Там и встретимся. А теперь — мне пора.

Они вместе вышли из школы.

—      Чао, — махнул рукой Сергей на прощание.

—      Ты куда? — искренне удивился Толик. Они жили поблизости друг от друга и домой часто ходили вместе. Толик думал, что так будет и на этот раз.

—      Я на автобус. Мать просила приехать, взять кое-что.

Мать Сергея работала на Старом базаре, в одном из магазинов в нижней части города.

—      А не боишься?

—      Чего?

—      Заметит мать, что ты выпил.

—      Ну и что?

—      Как что? Влетит.

—      Э-э, дорогой, — махнул рукой Серега. — Во-первых, это уже пройденный этап, а во-вторых... — он замолчал и прикусил губу.

—      Что во-вторых?

—      Во-вторых, — зло и горько закончил он, — она и сама, наверное, уже приложиться успела, так что и не почувствует.

Сергей ушел, а Толик все еще ошеломленно покачивал головой. Вот уж он никак не ожидал, что у его друга, никогда не унывающего и немного бесшабашного Сереги, такая тяжесть на душе. Пожалуй, даже хуже, чем у него самого. У него хоть отец пьет и скандалит, а тут — страшно подумать — мать! И ведь никому ни разу ничего не сказал. Даже ему, Толику, лучшему другу… Впрочем, как об этом скажешь? Стыдно. Толик и сам никогда никому не рассказывал о скандалах отца, а когда его спрашивали об этом, — в небольших городках такие семейные события долго в секрете не остаются, соседи все видят и слышат, — он обычно старался отговориться ничего не значащими фразами.

Так в думах о Сереге и о своем отце Толик дошел до дома. Разделся, походил по комнатам. Сегодня дома показалось ему как-то особенно неуютно, хотя мать ликвидировала все следы ночного погрома. Достал из холодильника макароны по-флотски — мать всегда готовила обед на два дня. Поковырялся немного вилкой в кастрюле — не понравилось: холодные, а разогревать не хотелось. Снова поставил в холодильник, достал бутылку молока, но вспомнил, что после вина пить молоко не рекомендуется, и снова поставил бутылку на место. Пожевал сухую булку. За уроки садиться не хотелось, но и безделье томило. Еще раза два прошелся по комнатам, потом решительно схватил спортивную сумку, в которой была сложена его форма, и выскочил на улицу.

До тренировки было часа два, и своих ребят на стадионе еще никого не было. Да и вообще стадион был пустой, только на баскетбольной площадке пятеро незнакомых парней состязались в точности исполнения штрафных бросков. Толик к ним подходить не стал — парни были совсем незнакомые, и могла выйти неприятность. Дело в том, что город был разделен на участки со сферами владения местных групп ребят. Эти группы находились постоянно в состоянии военных действий: Верх против Старого базара, Гнилой угол против «заречных». И горе было чужаку, зашедшему на чужую территорию.

Толик в этой войне не участвовал, были у него друзья во всех группах — за одну команду играли в футбол. Да и стычки происходили чаще всего под покровом темноты и очень редко днем. И хотя сейчас был день и Толик находился на «своей территории», подходить к незнакомым парням все-таки поостерегся — мало ли что взбредет им в голову? — и только посмотрел издали. Ребята, видимо, учились играть, мастерства им явно не хватало, из пяти бросков лишь один, редко — два достигали цели.

Толик хмыкнул и прошел в раздевалку. Там тоже было пусто, лишь один дядя Вася, завхоз и одновременно кладовщик, возился в кладовке. Толик переоделся, аккуратно повесил верхнюю одежду в свой «персональный» ящик и подошел к кладовщику.

— Дядя Вася, дайте, пожалуйста, мячишко постукать.

Дядя Вася, не говоря ни слова, снял с полки мяч, потискал его в руках, как делают иногда на базаре покупатели арбузов, пытаясь определить их спелость (только дядя Вася не подносил мяч к уху), и протянул его Толику. Тот взял мяч, то же зачем-то потискал его в руках и несколько раз ударил им по полу, проверяя отскок. Да, мяч был первоклассный, сшитый из черных и белых шестиугольников, «олимпийский», как называют такие мячи ребята. И накачан был нормально.

Дядя Вася всех футболистов делил на три категории: «игроков» — этим он благоволил и снабжал их лучшим инвентарем, будь то мячи и бутсы летом или коньки или лыжи зимой; «мазил» — к этим он относился снисходительно и инвентарь им выделял соответственно, процентов на семьдесят годности; и, наконец, «мотыг» — этих он просто терпел, как неизбежное зло в каждой команде. К Толику дядя Вася присматривался примерно с полгода, а потом безоговорочно отнес его к «игрокам» и никогда ни в чем не отказывал.