Визионер

Митя рывком задирает широкую юбку Крины, одним движением расправляется с лишней одеждой. Не осталось никакой нежности. Лишь животное, яростное желание жить. Давать жизнь. Выплёскивать её из себя. Вколачивать в каждую клеточку этого упругого смуглого тела.

Горите все в аду, я живой!

Исступление. Вспышка. Эйфория.

Когда Митя приходит в себя, девушки уже нет рядом. Он одевается, идёт вниз и находит за столом доктора. Забирает у того стакан и залпом допивает то, что осталось. Напиток омерзительно приятен и крепок.

Доктор пристально разглядывает Митино лицо.

– Дай угадаю, – говорит он. – Первая?

– Да, – отвечает Митя. Кажется, это единственное слово, которое он произнёс сегодня.

– Да ты счастливчик! – смеётся Глеб. – Два боевых крещения в один день.

Он ловко разливает из бутылки по двум стаканам и пододвигает Мите: «Будем живы!»

– Адреналину надо давать выход, – поучительно говорит доктор. – Лучшие способы – пахать до изнеможения, лечь с женщиной или убить врага. Но третий ты, кажется, ещё не пробовал?

– Пока не довелось.

– Сколько тебе лет, солдат?

– Двадцать один. И я Дмитрий Самарин, – отвечает Митя.

Он ищет глазами Крину. Она стоит за прилавком и режет овощи, не обращая никакого внимания на гостей.

Глеб перехватывает Митин взгляд и слегка мрачнеет.

– Позволь дать совет, Митя, – говорит он. – Будь ей благодарен, но не влюбляйся.

– Я и не…

– …собирался. Я вижу. Она всегда останется первой. Но не единственной. Ты не женишься на ней, не будешь дарить ей цветы, вы не обвенчаетесь, и она не родит тебе детей. И она об этом прекрасно знает.

– Но…

– Жалеть её тоже не надо. Вообще забудь про жалость, пока ты на войне. Живи здесь и сейчас. Этой минутой, этим мгновением.

– Все врачи такие циники?

– Не самый плохой способ уцелеть. Ты жить хочешь? Хочешь вернуться домой?

– Хочу.

– Не верю.

– Хочу, чёрт побери!

– Тогда не раскисай, как гимназистка. Завтра будет легче. Пей.

И они пьют.

В следующие недели Митя наведывается в крохотную харчевню ещё два раза.

На третий вместо дома обнаруживает свежее пепелище.

Имя Крина с их причудливого языка переводится как «лилия».

Цветы лилии пахнут совсем по-другому. Резко и приторно…

* * *

– Митя! Ты уснул, что ли? Эй!

Дмитрий открыл глаза. Надо же, и вправду задремал. Перед лицом, слегка расплываясь, маячила кудрявая голова Шталя.

– Я говорю, мы закончили. Можно ехать. Виноград будешь?

Глеб размахивал «трофейной» гроздью.

– Не трогай вещдок, – проворчал Митя. – Мало ли какая там зараза.

– Один раз живём! – засмеялся Глеб, отщипнул виноградину и закинул в рот.

Четыре года прошло со дня знакомства. А как был циником, так и остался.

Глава 7, в которой что-то в мире начинает меняться

Соня по вновь сложившейся привычке проснулась рано.

Удивительно всё-таки получается. В Москве так трудно встать с кровати, хотя вокруг множество звуков. Шумят машины, начинают звенеть трамваи, прислуга ходит по дому и гремит посудой… А всё равно лежишь и притворяешься до последнего в надежде, что удастся ещё вздремнуть.

А тут, за городом, так тихо, а глаза сами поутру открываются. Соня посмотрела на часы – почти шесть. Потянулась, прогоняя остатки сна, прислушалась. Тишина. Только за окном щебечут птички. Но она за месяц так привыкла к их пению, что воспринимала как неощутимый фон. Так же и со сверчками вышло. В первую ночь в усадьбе Абрамцево Софья не могла уснуть – казалось, что стрекотание идёт прямо из-под кровати. А теперь их и не слышно совсем.

Ко всему привыкаешь. К размеренной дачной жизни – очень быстро. Тут всё подчинено незатейливому распорядку, без строгости и педантизма. Никто никуда не спешит, не срывается с места, не устраивает внезапных выходок. Развлечения просты и безыскусны. Да и много ли развлечений в загородном доме посреди леса?

Можно пойти по землянику или вместе с Лёликом собирать гербарий. Трав и полевых цветов вокруг множество, и Соня с удовольствием помогала брату в составлении коллекции.

Можно собраться семьёй на пикник возле речки Вори. Она тут совсем рядом – пять минут небыстрым шагом. Милое дело – валяться на расстеленной скатерти, пить холодный морс с пирожками и наблюдать, как помощник тёти Саши Фёдор ловко чистит только что пойманную рыбу и кидает её в котелок, бурлящий на костре. Уха у него получалась чудесная – густая, дымная, с еле уловимым, но не отталкивающим запахом тины. И почему-то именно на природе есть эту уху было вкуснее всего – деревянной ложкой, пристроив жестяную миску на коленях и отламывая большие куски пахучего деревенского хлеба. И даже мама (что удивительно) на такое небрежение этикетом не сердилась, а смотрела благодушно.