Визионер

И тогда, если всё сделать правильно, Красный сад на Таганке к концу лета и вправду станет красным от обилия сочных яблок. Они тут вырастали крупные, хрусткие, сахарные – лучшие в Москве.

Что-то необычайно успокоительное и согревающее было в неторопливом голосе деда, в его нехитрых советах и житейских наставлениях. Старый Лука любил этот сад, в котором провёл всю жизнь, и помнил каждую яблоньку в нём. А теперь и Лёнька начинал их узнавать. Вот эту в прошлом году лечили от мучнистой росы, с трудом вы́ходили. А вон той Лёнька сломанную ветку подвязывал. А у этого дерева… вдруг обнаружилась деревянная лестница. А на ней – крепкие босые ноги, прикрытые ниже колен пышным подолом юбки. Тело и голова женщины скрывались где-то в листве.

– Деда, – Лёнька окликнул близорукого Луку. – Матрёна, что ли, с утра вышла подсобить? Вроде не её день сегодня.

– Хде? – обернулся дед. – Ах, девка-егоза! Невсутерпь[43] без дела сиживать! Кликни её, Лёнька, нешто окачу щас.

– Матрёна! – Лёнька подошёл к лестнице. – Слышишь? Слезь на минутку, нам полить надо!

Девушка не отзывалась. Лёнька попытался разглядеть в листьях её лицо. Не видно. Слегка дёрнул за подол. Ноги не пошевелились.

– Чегой она бавится[44]? Али оглохла?

Лёнька схватился за лестницу и слегка потряс. Ничего. Он дёрнул сильнее, не рассчитав рывок, и лестница вдруг отклонилась от ствола и неумолимо начала заваливаться наружу. Лёнька попытался было остановить падение, но куда там! Он хоть и крепкий, но худой, а Матрёна – девка крупная.

– А-а-а! – заорал Лёнька и в последний момент отпрыгнул вбок.

Лестница с глухим ударом рухнула вместе с ношей.

А потом Лёнька позорно заорал ещё раз, потому что лежащая на земле Матрёна, придавленная лестницей, смотрела вверх блестящими глазами и даже не пыталась подняться.

«Убил! Убил!» – метались в Лёнькиной голове панические мысли. Он схватился за перекладины и не сразу понял, что Матрёнины руки крепко к ним привязаны, и руки эти почему-то холодные и липкие. И пахло от Матрёны очень нехорошо. От мёртвых собак, что на солнце подгнили, похоже пахнет. Падалью. Лёнька в ужасе дёрнулся и вытер ладони о штаны.

– Лёнька! Пошто расселся! Подмогни ей встать-то! Вона как жмякнулась!

– Деда… – Слова давались с трудом, Лёньку трясло от страха и отвращения. – Тут… не подмогнёшь уже. Помёрла она. И, кажется, давно уже.

– Как помёрла? – Лука наклонился, рассматривая лежащую девушку. – Диос помилуй, Матушка спаси… Сдушегубили девку, лихо-то какое.

Дед охнул и приложил руку к сердцу:

– Лёнька… Чой-то мне на душе спёрло. Дыхнуть тяжло.

Лёнька, сразу забыв о мёртвой Матрёне, метнулся к Луке, аккуратно усадил его на землю и прислонил к яблоне.

– Сейчас, сейчас, деда, всё пройдёт. Посиди немножко. А я помощь позову.

– Лёнька…

– Что, деда?

– Дивный сад мы уродили…

– Да, деда, красивый.

– Ухрани, Лёнька. Не дай…

Лука закрыл глаза. Лицо его посерело, рука, прижатая к груди, безвольно упала.

– Деда? Деда! Дедушка!!!

(Жертва № 7. Карл Брюллов, «Итальянский полдень»)

Глава 6, в которой горько и сладко пахнет полынью

Митя привалился спиной к дереву и рассеянно наблюдал, как суетятся в яблочном саду сотрудники. Вот же бессмыслица выходит: он самый главный в этом деле и самый бесполезный сейчас персонаж.

Ну а что? Со свидетелем пообщался, место преступления осмотрел. Остальное – дело рук специалистов. А ты сиди и думай, Самарин.

Глеб Шталь с помощью Вишневского осторожно разматывали повязки на запястьях и животе мёртвой Матрёны Фиориной. Двадцать три года, садовница из крестьянской семьи в селе Троицком недалеко от Москвы.

Повязки, повязки… Логично. В такую жару тело по-другому не удержать. Митя вдруг вспомнил обрывки ткани, найденные в номере Маши Барышкиной, жертвы номер три. Что, если Визионер так же порвал тогда простыню, фиксируя труп в нужном положении? Надо будет внимательно посмотреть докторские отчёты. Вдруг и на других девушках были волокна ткани. Хорошо бы сравнить.

Фиорина. Любопытная фамилия. Тем более для крестьянки. Если ударение ставить на вторую «и», то почти по-итальянски выходит. Фиорина. Фиора. Флора. Цветок на латыни – «флор», на французском – «флёр». Интересно, как на итальянском будет? Надо бы посмотреть в словаре.

Мишка бродил вокруг с фотоаппаратом, непрестанно щёлкая. Новое увлечение сотрудника Афремова. Что ж, отлично, если выберет себе эту специальность. Техника с каждым годом становится всё совершеннее. Недалёк тот день, когда фотографии станут цветными. А глаз у Мишки острый, подмечает все детали.

Семён неподалёку беседовал с подростком Лёнькой. Вот уж кому не повезло вдвойне. И мёртвую девушку обнаружил, и деда потерял. Луку увезли сразу, не стали парня ранить ещё больше. «Дело ясное, сердце», – сделал вывод Глеб, едва посмотрев на старика. Тот выглядел очень спокойным и безмятежным, на лице застыла улыбка. Скорее всего, умер быстро и легко, в своём уютном мирке, в окружении прекрасных яблонь.