Читаем Визионер полностью

– Почту за честь. Знаете, Брюллова высоко ставят за портреты княгинь и графинь, но мне эта пейзанская естественность более по сердцу. Как, вижу, и вам. Хотя, признаться, Карла Павловича за неё сильно бранили.

– Почему же?

– «Ваша модель была более приятных, нежели изящных соразмерностей». Цитирую критиков по памяти, но суть, надеюсь, передал. Пропорции барышни показались им не классическими, не идеальными. Мол, негоже простой крестьянке быть натурщицей для известного мастера.

– А моделью была крестьянка?

– Считается, что да. Но кто же теперь проверит? Брюллов писал её в Италии почти сто лет назад. Может, пригласил соседскую девушку попозировать. Но, знаете, я в ней вижу не просто селянку.

– А кого же?

– Мне чудится тут античная менада, спутница Диониса. Свободная, необузданная, трепетная.

– У вас богатое воображение.

– Издержки профессии. Надеюсь, я вам помог?

– Более чем, благодарю. Кстати, Орест Максимович, вы ведь были здесь, в галерее, с группой учеников, когда пропала Софья Загорская?

– Вы правы, был. И до сих пор упрекаю себя за нерадивость. Не уследил, увлёкся. Недостойное преподавателя поведение.

– Что вы помните о том дне?

– Софья задержалась в зале с васнецовской «Алёнушкой», а мы спохватились лишь какое-то время спустя. Точнее, мадемуазель Нечаева спохватилась, а я, признаться, так предался лекции, что совсем не смотрел на часы. Полина устроила полнейший переполох и, как оказалось, не зря. Мне так жаль. Я отправлял в больницу цветы и открытки, но без ответа. Надеюсь, мадемуазель Загорская не держит на меня обиды?

– Уверяю вас, не держит. Она вообще… плохо помнит, что произошло.

– Боже, дай ей сил и здоровья. Пожалуйста, передайте ей мои чистосердечные пожелания исцеления и благополучия. Она очень искренняя и милая барышня, хоть и не столь талантливая, как её подруга.

– А у Полины и вправду есть талант?

– О, боюсь их множество, и мы ещё половины не видели. Поверьте мне, она станет знаменитой. И не обязательно в области искусства.

– Позвольте ещё один вопрос. Вы были на последней выставке и, значит, видели эпатажное выступление господина Язвицкого. Он вам, случайно, не знаком?

– Увы, да, хоть и не близко. Он у нас учился, но пробыл недолго, всего один год. Думаю, вы догадываетесь, по какой причине.

– Не гармонировал с заведённым порядком?

– Это не первостепенный повод. Я даю студентам свободу творчества, спросите хоть у той же мадемуазель Нечаевой. Однако мне не по душе анархия и вседозволенность. У всего есть рамки приличия, Дмитрий Александрович. Но, боюсь, господин Язвицкий не признаёт никаких границ. Он, безусловно, яркий юноша, но уж слишком непредсказуемый.

* * *

– Вчерась дожж-от токо потрусил, а сёдни с утра вёдро. Прижарит к обедне. – Дед Лука довольно оглядел ровные ряды яблонь, уходящие вдаль, и повернулся к Лёньке: – Ты жбан-то сюдой ставь, отседова и начнём.

Лёнька снял с ноющих плеч жёсткие лямки и с облегчением поставил тяжёлую латунную флягу на землю. Почти пуд веса, но терпимо. А с каждой стоянкой ноша будет всё легче и легче. У Лёньки-то спина крепкая. Четырнадцать лет – это вам не семьдесят, как деду Луке. Тот эту пудовую поклажу, считай, всю жизнь проносил. Теперь и отдохнуть можно. А Лёньке не трудно помочь. Наоборот – в радость.

Лёнька проворно размотал резиновый шланг, насадил один конец на трубку на крышке жбана, второй протянул деду.

– Ну, пошла, бурливая, – скомандовал Лука, и Лёнька потянул вверх истёртую деревянную рукоятку ручного насоса, потом толкнул её вниз. Руки заработали в привычном монотонном ритме. Из шланга веером брызнула вода, и дед направил поток на крону дерева, поливая листья и маленькие незрелые плоды. В воздухе отчётливо запахло полынью.

– Плодожорка-то, она сама зловредна насекомая, – объяснял дед, направляя воду то выше, то ниже. – Яблоку жрёт изнутре. И грушу не брезгает, и сливу. А полыню, или емшан-траву, шибко не любит, вот мы её полыней-то и морим. Само верно зелье.

– Чеснок ещё помогает, – подсказал Лёнька.

– Верно баешь. Ишь, запомнил. Но от чесночного взвару дух шибко ядрёный, для яблоков нехорош. А вот полыня на нос горька, а вкусу не портит. Смекаешь?

– Смекаю, дедушка.

– Оттоль мы их промежду яблонек и высеваем, но на взвар только емшан-трава годна.

– А чеснок-то не пора ещё собирать, деда?

– Ты погоди-то! Ишь, торопкий какой! Пусть ишо попоростет.

Внук с дедом неторопливо переходили от одного дерева к другому, и жбан с отваром легчал. Лука продолжал рассказывать, как ухаживать за садом, и Лёнька старательно ловил каждое слово, хотя слышал эти народные мудрости и приметы уже десятки раз.

В июне ещё зелёные яблоки надо проредить, чтобы дерево смогло прокормить будущий урожай. А он в этом году обещает быть щедрым. В жару нужен обильный полив, после которого должно прорыхлить землю и укрыть соломой. Так влага сохранится дольше. В конце июля хорошо бы подпитать корни древесной золой. А в начале августа время ставить деревянные рогульки, чтобы ветви смогли удержать спелые плоды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Выстрел на Большой Морской
Выстрел на Большой Морской

Действие книги «Выстрел на Большой Морской» разворачивается в двух городах — Санкт-Петербурге и Москве. Март 1883 года. Лыков и Благово переехали в столицу и служат теперь в Департаменте полиции. В своей квартире застрелился бывший министр внутренних дел Маков. Замешанный в казнокрадстве, он ожидал ареста и следствия; видимо, не выдержали нервы… Но Благово подозревает, что произошло убийство. А преступники инсценировали самоубийство, чтобы замести следы. Выясняется, что смерть бывшего министра была выгодна многим. Благово едет в Ниццу к вдове покойного государя, княгине Юрьевской. Лыков тем временем отправляется в Москву по следам двух негодяев — отставного кирасира и его подручного из уголовных. С риском для жизни сыщик проверяет все самые страшные притоны уголовной Москвы…

Николай Свечин

Детективы / Исторический детектив / Исторические детективы / Полицейские детективы