Визионер

– Забавно, что Фройда цитирует человек, в тридцать три года живущий с мамой.

– Да? Не знал. Но есть в этой идее что-то стоящее?

– Не исключено. Детские травмы – большое непаханое поле. Что там выросло и на каких удобрениях – один бог знает. А грань такая тонкая, что сразу и не поймёшь, где заканчивается норма и начинаются отклонения. Взять мытьё рук, например. Если ты пришёл с улицы и их помыл или испачкал и помыл – это логично. Но если ты их моешь после каждого рукопожатия, после каждой дверной ручки – это как минимум эксцентрично.

– Любопытно, что ты привёл именно этот пример. Мы тут одного… персонажа задержали, у него, по-моему, пунктик на частях тела.

– Просто к слову пришлось. Вот и Визионер твой… наш. Может, он в детстве любил кукол наряжать, а его родителям это не нравилось. А теперь он мёртвых барышень одевает, уже не видя разницы.

– По части нарядов у нас Франк, тот ещё любитель платьев. Тоже противоречивый типаж. Знаешь, я ещё про Сонину записку всё время думаю. Она написала, что преступник действует не один, а теперь ничего об этом не помнит. И история эта загадочная с обмороком…

– Я мёртвых воскрешать не умею, а воспоминания тем более, уж извини. Менталистов на всю империю пара человек осталась, и ради такой ерунды они не пошевелятся. Разве что гипноз попробовать… Но без гарантии. Тут только ждать, когда память вернётся. Если вернётся. Не знаю, что видела Соня. Может, там целая группа работает. Но я всё-таки считаю, это дело рук одиночки. Тут что-то глубоко личное. Твоя задача – залезть к нему в голову и понять, как он думает.

– Я уже полгода пытаюсь. А выходит только бессмысленное блуждание в потёмках.

– Во тьме, Митя. Ты её не признаёшь, а сам в ней постоянно находишься. Будешь её и дальше отрицать – она тебя сожрёт. Как друг говорю.

Разговор нечаянно вернулся к скользкой теме фобий. В который раз выслушивать неприятную правду было больно. И Самарин привычно соглашался, осознавая при этом, что всё равно не найдёт смелости разобраться со своими страхами и лишь затолкает их ещё глубже.

* * *

Бывшую скотобойню на Дубровке Митя отыскал быстро. Приземистое и облезлое розовое здание издалека казалось заброшенным. Но, подъехав ближе, Дмитрий обнаружил признаки жизни. Над входом нависала надпись «МОСХ», составленная из ржавых труб. Во дворе валялась гигантская деревянная скорлупка греческого ореха, доверху набитая мусором. Рядом лениво почёсывалась плешивая собака в нарядном кружевном жабо. У крыльца вызывающе сверкал лимонным цветом кузова и красной кожей сидений двухместный автомобиль без крыши. «Hispano-Suiza», – прочитал Митя на кожухе радиатора. Кажется, такие собирают по патенту на Русско-Балтийском заводе. Ограниченная серия.

Зайдя внутрь, сыщик словно оказался в голове буйнопомешанного. Здесь правили полный хаос и отсутствие логики. Одна из стен была густо исписана надписями, по большей части неприличного толка. Вторая оказалась увешана часами, самоварами и музыкальными инструментами, выкрашенными в синий цвет. Повсюду валялись коробки, рулоны обоев, поломанная мебель, со стен свисали засохшие растения и чьи-то хвосты. Под потолком мерно покачивалось чучело коровы. С зелёными рогами.

У третьей стены внезапно обнаружился роскошный синий бархатный диван. Над ним висела картина со смутно знакомым сосновым лесом. К холсту в разных позах были приколочены четыре плюшевых медведя. На самом диване, поначалу принятый сыщиком за часть интерьера, восседал с книгой Владимир Язвицкий. Ярко-жёлтая пижама художника не оставляла сомнений в том, кто является владельцем лимонного автомобиля.

– Недурной антураж, – начал вместо приветствия сыщик.

– Сказал и замолчал, и впрямь сошёл с ума,
Как будто наползла на это солнце тьма.
Рассудок хаосом затмился. В гордом храме,
Блиставшем некогда богатыми дарами,
Где жизнь гармонии была подчинена,
Всё поглотила ночь, настала тишина,
Как в запертом на ключ, заброшенном подвале.

Язвицкий дочитал вслух и захлопнул книгу.

– Гений Бодлер ко всякому случаю уместен. С чем пожаловали, убойный сыщик? Снова арестовывать будете?

– Не сегодня. Приехал посмотреть, как вы живёте.

– Как видите. Просто, без излишеств.

Владимир развёл руками. Чучело коровы одобряюще качнулось.

– Экскурсию не проведёте? Говорят, у вас тут передовые методики преподавания искусства. Вот, стало интересно взглянуть.

– Отчего же не провести? Мне скрывать нечего. – Язвицкий вскочил с дивана. – Пойдёмте.

– Что значит «МОСХ»? Надпись на входе.

– Московское общество свободных художников.

– И много таких?

– Хватает. Прошу, деревообделочный цех. – Владимир открыл дверь, из которой повеяло запахом свежей стружки. – Тут у меня двое молодцов. Никак не могу запомнить имена, поэтому зову их Боб и Доб.

«Молодцы», не обращая внимания на вошедших, усердно пилили большое бревно.