Визионер

По счастью, апартаменты оказались не более странными, чем всё остальное. Или Самарин уже привык? Ну, кровать под парусом, ну, тигриная шкура, треугольный стол, кресло из веников. Ерунда какая. А вот картина в комнате оказалась подозрительно знакомой. Опять нечаевский «шедевр» с брошенной банкой. Третий раз уже попадается на глаза.

– А это полотно я уже видел, – с видом знатока сообщил сыщик.

– Сила! Подлинная живопись действия! Приобрёл через друзей на той выставке. Единственная вещь, достойная внимания, – восторженно отозвался Владимир.

– Вы знаете её автора?

– Пока нет, но страсть как жажду познакомиться.

«Не дай бог», – мысленно простонал Митя.

Глава 5, в которой зреют планы и яблоки

«За Язвицким следует присмотреть», – размышлял Митя в своём кабинете. Чем не предполагаемый душегуб? Средства у него имеются, и немалые, возможности – широчайшие. На бывшей скотобойне целый гардероб реквизита и инструментов. Помещений там куча, половина пустует. Выходов из здания несколько, в том числе неприметных. Ах да, и ледник ещё. Очень удобно.

«А мотив?» – задался вопросом сыщик. С мотивом пока ясности не появилось. Вишневский продолжал копаться в архивах. С другой стороны, может, и ни к чему такие глубокие поиски? Достаточно посмотреть, как Язвицкий обращается с женщинами. Использует их расположение. Очевидно, они с первого взгляда испытывают к нему душевную (и не только) приязнь. И что в нём такого? Нос кривой, голова лысая, ведёт себя как неотёсанный мужлан. Неужели им это нравится?

Найдётся ли тут мотив? Отчего не быть. Может, Язвицкий подустал от излишнего вожделения и бесконечной череды романов. Или вообще относится к женскому полу как к расходному материалу. Что он там про пустые бутылки говорил? Ещё вот это его бесхитростное: «Иногда их хочется просто взять и убить». Или тут, напротив, двойная хитрость? Кто ж вас поймёт, Владимир Язвицкий, он же Ильм?

И что, кстати, значит «Ильм»? Несёт ли какой-то тайный смысл? Митя открыл шкаф, достал пухлый том Толкового словаря и, к своему удивлению, нашёл искомое слово:

«Ильм (лат. Úlmus) – род деревьев семейства Вязовые».

Вяз. ВЯЗ. В. ЯЗ. В. Язвицкий. Вот оно что. Каламбурщик беспортошный. Позёр.

Как бы незаметно встретиться с Натали и показать ей фото? Он или не он? И если так – что он делал в доме Франка, знакомство с которым отрицает?

И картина ещё эта у него в кабинете. Полина Нечаева в отделении для арестантов. Что она там делала? Предупредить бы её, чтобы не общалась с этим… Да разве послушает? Упрямая. Наоборот – со всех ног побежит знакомиться. Если уже не… Но предостеречь надо бы. Всё-таки Сонина подруга.

Соня… Как же её не хватает. Её советов, подсказок, острого ума. Соня бы навела на какую-нибудь идею, помогла понять, что делать дальше. Да хотя бы рассказала о следующей картине – где она находится и какова её история.

Митя со вздохом пододвинул ненавистный календарь. За вторую треть июня перевалило, а догадок по новой жертве почти нет. И девушка с июльского табеля ни о чём ему не говорит. Кто она? Чем известна? Где искать оригинал? Митя вгляделся в репродукцию и вдруг заметил уходящую от картинки вправо тонкую карандашную стрелку. Последняя привела к одному слову, написанному на полях ровным девичьим почерком: «Третьяковка». Ай да Соня! Уехала, но оставила подсказку. И когда успела? В галерею и вправду стоит ещё раз наведаться и по другому поводу. Оттуда, по словам однокурсников, Софья и исчезла. Может, вскроются новые обстоятельства?

* * *

Солнце наполняло ягоды изнутри, подсвечивало их жёлтым и нежно-зелёным. Того и гляди – лопнут, брызнут сладким соком. И девушка с её румянцем и круглыми оголёнными плечами казалась такой же спелой и сочной, как гроздь винограда в её руке. Митя вздохнул и поёжился. Вульгарность, конечно, но как же эта полногрудая крестьянка хороша… «Жениться вам пора», – некстати вспомнился совет прислуги. Видимо, в самом деле пора, раз от классической живописи такие мысли в голову лезут.

– Завораживает, правда? – раздался спокойный голос прямо возле уха.

Сыщик дёрнулся и резко повернул голову, потянувшись к револьверу. Орест Ганеман в белом льняном костюме виновато улыбнулся:

– Прошу прощения, Дмитрий Александрович, не хотел вас напугать.

– Не напугали. Не люблю, когда подкрадываются сзади. Где вы научились так тихо ходить?

– Увлекаюсь охотой. Там это полезный навык. Ещё раз приношу глубочайшие извинения. Вас, я вижу, сильно увлекла эта картина?

– Не то чтобы… Скорее, совмещаю работу с искусством.

– Похвальный выбор. Прекрасное полотно, очаровательная модель. Такая стройная гармония.

– Вы не могли бы рассказать о ней подробнее? В просветительских целях, так сказать?