– Сам посуди. Небольшая мастерская почти на окраине. Кто здесь находку увидит, кроме других работников? А вспомни зиму и весну. С размахом всё делал, в центре города, выбирал публичные места. Мне Первомай до сих пор иногда снится.
– Может, сдулся? Интерес потерял?
– Думаю, тут другое. Знает, что мы рядом. Остерегается.
– Так, а кто тогда? Ты у дома Франка две ночи провёл, я у Ганемана дежурил, Мишка за Язвицким присматривал. Вроде чисто всё.
– Вроде. Для круглосуточной слежки, Семён, нас слишком мало. Один человек за двумя входами не уследит. Да и спать когда-то надо. У меня кофий скоро из ушей польётся. А вспомогательных сотрудников нам Ламарк не даст. Точно не ради какой-то кружевницы.
– Жалко девчонку-то. На мою младшую похожа. Как её там зовут? Арина?
– Ирина. Витушкина.
– Может, их всех разом – и в холодную, а? Эх, в моей молодости законы проще были. Посидит трое суток – во всём признается, голубчик. А теперь либерализм, чтоб его. В наше время и слов-то таких не знали.
– В то время процент оправдательных приговоров выше пяти не поднимался. И несправедливо осуждённых пачками на каторгу отправляли. До сих пор апелляции рассматриваются. Посмертно. Нет, Семён, всё должно быть по закону.
– Ты новая метла, тебе и мести. Я своё мнение сказал.
– Левое окно тоже приоткрой, будь добр. Не видно почти ничего. Как они при такой работе на освещении экономят? Ослепнуть же можно.
– Так кружевницы обычно к двадцати годам и слепнут.
– А эта, значит, не успела…
Ирина Витушкина, кружевница из Ельца, молча наблюдала за разговором двух полицейских, глядя на них круглыми голубыми глазами. Короткие рукава простого серого платья открывали загорелые руки. Лёгкая белая косынка свободно лежала на плечах. Русые волосы были забраны в простой узел, из которого выбивались задорные кудряшки. Лёгкая полуулыбка жертвы казалась жутковатой и совершенно неуместной в этом маленьком полуподвальном помещении.
Судя по числу столов, здесь одновременно работали пять мастериц. Четверо вместе с управляющей сейчас ожидали на улице, когда полиция закончит осмотр и увезёт тело. Одна из кружевниц, первой обнаружившая мёртвую товарку, до сих пор всхлипывала и причитала. Её сдавленные рыдания доносились с улицы.
Митя вышел наружу и вдохнул свежий утренний воздух. К сыщику тут же подошла высокая женщина со строгой причёской и поджатыми губами – управляющая Елена Алексеевна.
– Простите, Дмитрий Александрович, но долго ли ещё? Я, конечно, всё понимаю, ужасная трагедия. Девочки расстроены. Но время – деньги, как говорится. Хозяйке я уже сообщила. Она в совершенном расстройстве. И так вчера внеурочный выходной дала всем по широте душевной, в честь своих именин. А вон как обернулось. Клиенты ждать не будут. Жизнь продолжается. Это не цинизм, всего лишь практический расчёт.
Или это жертва тому виной? Митя в очередной раз поразился тому, насколько филигранно Визионер смог передать нужное настроение, оперируя лишь мёртвым телом и масляной краской. После смерти Ирина выглядела такой лукавой, озорной и милой. Красиво. Чёрт возьми, при всей чудовищности произошедшего это было красиво. А деловитая женщина с карими глазами всё твердит про деньги. Ну как так?
– По закону я вообще могу опечатать место преступления до окончания расследования. Боюсь, вы считаете не те убытки, Елена Алексеевна.
– Закрыть мастерскую было бы крайне неразумно. Вы полагаете, я просто бесчувственная экономка? Это не так. Я набожная женщина. Пока вы тут рыскали, я сходила в храм Святого Орхуса и помолилась за упокой души Ирины. И девочек успокоила, предложила им в складчину оплатить похороны. Родных-то у покойной не было. Мы всё сделаем как надо, вы не сомневайтесь. Все нужные обряды проведём, проводим как полагается.