Визионер

– Я постараюсь. Всего доброго.

Митя вышел на улицу и с удовольствием вдохнул прохладный сентябрьский воздух. Почти девять месяцев прошло с того дня, как он стоял на Лубянской площади первого января, рассматривая заледеневшую Снегурочку под ёлкой. Девять месяцев. За это время женщина успела бы выносить ребёнка. А что успел он, Дмитрий Самарин?

Нашёл девять мёртвых барышень. Обнаружил несколько важных зацепок. Понял план действий душегуба. Допросил нескольких вероятных подозреваемых. А толку-то? Удивительно, что остальная работа при этом шла как по накатанной. Показатели Убойного отдела выглядели не хуже остальных, если бы не это дело. И, сдавая ежемесячные отчёты, Митя то и дело ловил вопрошающий взгляд Ламарка: вижу, мол, что хорошо работаете, а с Визионером как дело движется?

Никак, по большому счёту. Не даётся.

А жизнь-то продолжается. Вон, дом Шиповой зажил новой жизнью, Барышкин сменил гнев на милость, а Лопухины нашли надежду в найденной сиротке. У всех что-то в жизни поменялось. А в твоей жизни, Самарин, что нового произошло? В чём ты изменился за это время? Что приобрёл?

Митя прикрыл глаза, и в голове тут же возник Сонин образ. Как она смеётся и кружится в танце, как заправляет непослушный локон за ухо, как болтает ногами, сидя на скамейке, и какие тонкие у неё щиколотки… Близкая. Недосягаемая. Желанная.

Как бы хотелось разделить два самых важных дела в жизни. Покончить, наконец, с Визионером и рассказать Соне, как она для него дорога. И не важно, кто там встанет на пути – суровая Анна Петровна или всё светское общество. Плевать. Ему нужна эта девушка.

Но почему-то выходит так, что два ключевых события идут рука об руку. Не разберёшься с одним – не подступишься к другому. Митя вдруг представил, как бы могло выглядеть недалёкое будущее. Он ловит преступника, Ламарк жмёт руку, градоначальник Русланов улыбается и повышает в звании. А то и даёт медаль. Фото в газетах. Восторженные отзывы. Загорская-старшая становится благосклонной и смотрит на него совсем иначе. Как на Ирецкого или Башмакова, например. Предложение. Свадьба. Счастливый конец. Так это должно выглядеть?

Митя сжал зубы, пытаясь представить себе развитие событий. Увы, Соня в белом платье перед глазами не возникала. Зато поочерёдно появлялись девять мёртвых барышень и смотрели с укором. А потом почему-то вспомнилась старушка Зубатова с весеннего бала, с напутствием о том, что вначале придётся побороть собственных демонов, прежде чем идти на главного злодея.

Каких демонов, чёрт побери? Безумная бабка. И мысли у неё такие же одержимые.

Митя выдохнул, мысленно отмахнулся от девяти мёртвых девушек и сосредоточился на трёх оставшихся.

Нет. Хватит. Ни одна больше не должна погибнуть. Иначе эти девять месяцев прожиты зря. И нет ничего впереди. Ни любви, ни признания.

Глава 19, в которой полезная ноша оказывается бесполезной

– Флигель-то Царицын сгорел, не дождался сноса. Двое беспризорников там и задохлись, ночевать залезли. Горемыки… – Горбунов докладывал о том, как обошёл «свою» часть родственников жертв.

– А отчего пожар случился? – поинтересовался Митя.

– Да кто ж разберёт. Может, грелись, а может, и поджёг кто. Концов не найти уже. Хитровка.

Сыщик постучал карандашом по листу, на котором составил список из девяти барышень. «Плюс», обозначающий найденный рисунок, стоял пока только напротив последней, Ирины Витушкиной. Возле второй, Насти Лазаренко, и пятой, Ольги Лопухиной, красовались жирные «минусы», а Машу Барышкину (третью) Дмитрий пока отметил знаком вопроса. Но что теперь делать с Царицей (она же четвёртая жертва – Анна Горелых)? Митя, поколебавшись, обозначил её «нулём». Если рисунок в сгоревшем флигеле и был, об этом уже никто никогда не узнает.

– Понятно. В Воспитательный дом наведался? Что там по шестой, Елагиной?

– Был. Тоже глухо. Пепиньерки-то, сокурсницы её, разъехались по губерниям. Со старшой их наставницей поговорил. У них там процедура простая в таких ситуациях. Одёжа казённая – в стирку да на вырост другим сиротам, а бумаги, ежели родственников нет, – в топку. Никто их толком и не смотрел, сожгли всё.

– Ясно. – Митя поставил ещё один «ноль». – Седьмая, Матрёна Фиорина?

– С роднёй её поговорил. Никаких рисунков не находили.

Сыщик вздохнул и нарисовал «минус». Определённо, картинка не складывалась.

– Полагаю, с первой, Прасковьей Молчановой, та же история?

– А вот не скажи, – усмехнулся Горбунов. – Я с подружкой её, Катериной, побеседовал. Прося-то, если помнишь, по письму из деревни в дорогу собралась и все вещи сложила. Где они сгинули – одному душегубу известно. Катерина уверена, что рисунка там не было… Но! – Семён поднял указательный палец и сделал драматическую паузу.

– Что? Да не томи уже!

– Его там и не могло быть. Но сама картинка была.

– Как так? Не понимаю.