Визионер

– Я волнуюсь? Да я готов разнести вашу контору по кирпичу! Где Самарин? Он мне за всё ответит.

– Боюсь, Дмитрий Александрович не скоро сможет ответить на ваши вопросы. И в стремлении разнести тут всё на обломки вас уже, как видите, опередили.

– Что случилось?

– Сработало взрывное устройство. Думаю, некто покушался на Самарина. Могу лишь догадываться, по какой причине. Видите ли, Дмитрий Александрович пошёл на хитрость, спрятав Полину здесь, и, полагаю, тем самым спас ей жизнь.

– Пожар на Пятницкой тоже связан с этим делом?

– Не исключено.

– Damned![60] Может, хитрость Самарину и удалась, но он обязан был поставить меня в известность. Он лично гарантировал, что Полине ничего не угрожает!

– Обстоятельства изменились, Алексей Кириллович. Нам пришлось импровизировать. Послушайте. – Лев остановился, повернулся и заставил себя посмотреть в эти страшные ледяные глаза. – Я осведомлён о вашем контракте с дочерью. Она ещё не знает о последних новостях, но, полагаю, сейчас наступил тот самый «форс-мажор», когда вам нужно вмешаться и увезти её из города немедленно. Как можно дальше.

– Приму к сведению. Кто этот одержимый некто? Я сам с ним разберусь, раз полиция не в силах.

– Кто-то неизвестный, настойчивый и, кажется, потерявший хладнокровие. Вы разумный человек, Алексей Кириллович, не уподобляйтесь этому зверю. Суды Линча не приветствуются ни в Америке, ни в России.

– А вот это мне решать.

– Не смею спорить. Мы пришли.

Вишневский кивнул ожидающему Мишке и постучал, на миг оцепенев и с ужасом представив, что дочка Нечаева вдруг испарилась из закрытой комнаты. Но оттуда донеслось «да-да!», и Лев открыл дверь.

Полина вскочила с кресла:

– Папа, что ты здесь делаешь?

– Собирайся, Поля, мы уезжаем.

– Я никуда не поеду! – Полина сжала кулаки. – Ты обещал, что не будешь вмешиваться.

– Положение изменилось. У нас мало времени.

– Нет! Ты меня не заставишь. Ты не можешь нарушать правила, которые сам установил!

Они стояли друг напротив друга – сердитые, решительные и удивительно похожие. Глаза у Полины были такие же синие, но не заледеневшие, как у отца, а живые и негодующие.

Вишневский уже приготовился к яростной дискуссии, а то и к применению силы, но Нечаев лишь коротко выдохнул и произнёс одно слово:

– Иллинойс.

И оно произвело волшебный эффект. Полина коротко взвыла и кинулась складывать в саквояж вещи. Собралась она за три минуты.

* * *

Соня томилась на улице возле входа, где несколько минут назад исчезли Вишневский и Нечаев. Что они там делают? Может, пойти за ними? Или поехать в больницу? Автомобиль тоже дежурил поблизости, и Софья решила остаться, несмотря на промокшее пальто и начавшие хлюпать ботинки.

Дверь наконец распахнулась, и из неё вышли Лев Янович, Алексей Кириллович, Мишка и…

– Лина! – Соня бросилась вперёд, забыв про конспирацию.

– Соня!

Подруги крепко обнялись.

– Лина, ты в порядке? Как ты здесь оказалась?

– А ты? Я… Столько всего произошло, даже не знаю, с чего начать. – Полина посмотрела на отца, но тот отрицательно покачал головой. – Соня, послушай. Сейчас мне нужно ехать, я обязательно тебе позвоню, как только смогу. Обещаю.

– Как же? Куда ты?

– Береги себя, всё будет хорошо. Я позвоню.

Полина поцеловала Софью в мокрую щёку. Нечаевы сели в автомобиль, который резко рванул с места и скрылся за дымкой дождя.

– Соня, здравствуйте, не ожидал вас тут увидеть, – к ней подошёл Вишневский. – Честно говоря, сегодня не лучший день для визита в полицию. Позвольте вызвать вам извозчика, здесь сейчас небезопасно.

– Лев Янович. – Соня сглотнула ком в горле и посмотрела на него в полной растерянности. – Я совершенно ничего не понимаю…

И снова заплакала.

Глава 27, в которой появляются незваные гости

Пол был коричневый, деревянный, состоящий из нешироких досок, много раз покрытых краской.

Каждый раз, когда Митя ненадолго открывал глаза, то обнаруживал этот унылый пол. Прямо по направлению взгляда в одной из досок чернела дыра от выпавшего сучка. В ней скопилась пыль и мелкий мусор. Иногда по доскам проезжала мокрая застиранная тряпка, и мусора в дыре прибавлялось. Это сильно раздражало.

Зрелище обычно было кратким, но очень тоскливым. Однажды, устав от этого однообразия, Митя попытался повернуть голову и не смог. Помешала какая-то жёсткая конструкция на шее, а в самой шее вдруг кольнуло острой, стреляющей болью, от которой сыщик отключился.

Болело вообще всё. Даже если не шевелиться. Когда боль становилась совсем невыносимой, на полу появлялись ноги в мягких белых туфлях. Потом в руку что-то кололо, и боль отступала до следующего раза, а Митя проваливался в забытье. Иногда обладательница белых туфель, тихо причитая, снимала повязки на спине, чем-то мазала кожу и заматывала снова.