Визионер

Митя уселся на стул за дверью и раскрыл дневник: «Пятое января. Утро сегодня было солнечное и морозное. Встала поздно, завтракали пшённой кашей и…»

* * *

– Тяжёлая какая! – На следующее утро Мишка еле протиснулся в кабинет, держа в руках большую коробку, перевязанную красным бантом. – Дежурный внизу вручил, говорит, оставили для Самарина. По какому случаю, интересно?

– Эх, Мишка, бесполезная твоя голова, – ответил Семён. – Если бы ты не только собой интересовался, то знал бы, что у начальника сегодня день рождения.

– Как – сегодня? – ахнул Мишка и поставил коробку на стол. – Я не знал. И что делать? Отмечать будем? А подарок? А это от Ламарка, наверное, презент?

– Слишком много вопросов с утра, – поморщился Семён. – И шуму. Не до праздников сейчас, сам видишь. Первое число опять же.

– Ночью никакую мёртвую барышню не нашли?

– Нет. Но день только начался, кто знает. Начальство придёт – там решим, будет ли повод праздновать. Так что беги Льва смени. Да погоди! Подарок-то Мите в кабинет поставь, пусть хоть сюрприз будет.

– Ага!

На стол вспрыгнул Карась, понюхал картонку и вдруг весь распушился и зашипел.

– Карась, ты чего? – удивился Мишка. – Коробки не любишь, что ли? Или красный бант не понравился?

Мишка прошёл в кабинет начальника, оставил подарок, захлопнул за собой дверь и умчался наверх. Семён лишь покачал головой и придирчиво начал перебирать сладости в жестянке. Остановился на прянике.

Митя появился через пару минут. В новом тёмно-сером, со стальным отливом костюме и белоснежной сорочке. И, видимо, в отличном настроении.

– Доброе утро, Семён. Ну как, сегодня без происшествий?

– Доброе, Митя. Тьфу-тьфу, Диос пока миловал. Может, нам правда повезло на сей раз, а? В честь нарождения твоего. Поздравляю, кстати, от всей души.

– Спасибо. Очень надеюсь, что мы не ошиблись. Остальные где?

– Мишка Льва пошёл сменять.

– Хорошо. Ну если протянем сегодняшний день без инцидентов, вечером сходим в ресторан. Я угощаю.

– В таком шикарном костюме только к Тестову и идти, – хитро прищурился Семён.

– А хоть бы и туда.

– Щедрой ты души человек, Митя. Там, кстати, презент у тебя в кабинете. У дежурного с утра кто-то оставил.

Дмитрий двинулся в сторону кабинета и остановился на полпути. Посреди прохода вдруг возник кот – выгнув дугой спину и злобно шипя.

– Карась, ты чего? Не признал, что ли?

– Да он с утра что-то беспокойный, – отозвался Горбунов из дальнего угла, где наливал кипяток в кружку.

Митя попытался обойти кота, но тот снова перегородил дорогу. Вместо шипения из него теперь доносилось какое-то утробное завывание – низкое и угрожающее. Карась прижал уши и сузил глаза.

– Карась, это не смешно. Пропусти.

Митя аккуратно подвинул кота ногой и сделал ещё шаг.

– Ай, чтоб тебя!

Кот бросился на штанину и вцепился в ногу зубами и когтями. Митя броском развернулся, стряхивая зверя с брюк.

– Мря-у-у! – с диким воплем отскочил кот и снова вздыбил шерсть. Он смотрел на сыщика, покачивался как пьяный, завывал дурным голосом и явно готовился к новой атаке.

– Ты с ума сошёл? Или бешенство подхватил?

Семён хлопнул кружкой об стол:

– Карась! Я тебе сей…

Зрачки у кота вдруг округлились, полностью закрыв зелёную радужку.

Удар обрушился сзади – мощный и сокрушительный. В Митю как будто с размаху швырнули раскалённой каменной глыбой.

Из лёгких сразу выбило весь воздух.

Невыносимый грохот почти разорвал уши. И тут же слух отключился. Совсем.

Митя лишь успел понять, что падает и что в спину ему мучительно вонзаются тысячи острых стрел.

Последнее, что мелькнуло у него перед глазами – исчезающий под столом полосатый хвост.

(Жертва № 10. Наутро первого октября не обнаружена. Константин Маковский, «Боярышня»)

Глава 26, в которой память возвращается, но совсем не вовремя

Сны были путаные и обрывочные. Соне мерещилась то Полина, почему-то стреляющая из ружья, то старушка Зубатова в чёрно-синем… нет, бело-золотом платье, которая дико хохотала и разбрасывала вокруг себя мятные леденцы.

Иногда кошмары прекращались, и как будто сквозь пуховую перину Соня слышала смутно знакомые голоса. До неё доносились обрывки фраз: «…арья Васильевна, да хранит её Диос…», «…да смотрят власти», «…говорят, тоже задержана», «…сменить компресс».

Голоса словно тоже были частью лихорадочных грёз, так что Соня перестала различать сон и реальность. Ей казалось, что она замерла где-то посередине и не может ни пошевелиться, ни сказать ни слова.

Потом ей на лоб опускалась чья-то ласковая рука с прохладной мокрой тканью, пахнущей уксусом, и видения уходили, а голоса пропадали совсем.

После очередного цикла полудрёмы она снова провалилась в сон – глубокий и ровный, без всяких фантазий. И когда через несколько часов открыла глаза, вдруг поняла, что чувствует себя гораздо лучше.