Первая книга Греческой антологии целиком посвящена христианской тематике. Это утверждается и в лемме: «Пусть первыми будут благочестивые и богоугодные христианские эпиграммы, даже если язычникам это не понравится». Первая же эпиграмма посвящена возвращению икон, ранее убранных еретиками (т. е. иконоборцами). Как отмечают историки, первые три и последние девять букв этой эпиграммы были написаны на апсиде Святой Софии[182]
. Получается, некоторые из эпиграмм первой книги были начертаны/выгравированы на предметах материальной культуры. Большая часть «церковных» эпиграмм относится к Константинополю; на втором месте, значительно уступая столице, находится Эфес, Антиохия же в этом сборнике вообще не отражена [Baldwin 1996: 99]. Несколько наиболее длинных эпиграмм посвящены церкви Святого Полиевкта. Наиболее короткие относятся к библейским персонажам и/или их деяниям. Вторая книга посвящена описанию статуй в гимнасии Зевксиппа. Их автор, Христодор Коптский, – это египетский поэт, побывавший в Константинополе в правление императора Анастасия (491–518 годы).Несмотря на то что первая и вторая книга отличаются временем создания, тематикой и историческим контекстом, их все равно можно сравнить. Как пишет Сквайр, «начиная самое меньшее с эллинистической эпохи в одном и том же свитке оказывались эпиграммы самого разного происхождения» [Squire 2010b: 75]. Эпиграммы из Греческой антологии, утрамбованные в единое тесное пространство, приглашают читателя «мыслить одновременно в сравнении и в совокупности» [Ibid.]. И подобное сравнение приносит весьма интересные плоды. Рассматривая эпиграммы из первой книги, нельзя не отметить особенности тона, обращения и художественного решения, выделяющиеся на фоне экфрасиса Христодора, приведенного во второй книге. Обнаруживается заметная разница: христианские эпиграммы, в особенности те, которые были нанесены на стены храмов, в основном восхваляют патронов, описывают замечательные генеалогии или ярко описывают главных героев – христиан в подобающе благочестивой манере. Описание конкретного объекта и материала, из которого он выполнен, интересует автора гораздо меньше, если вообще интересует. Христодор же, напротив, сосредоточивается на подробном описании и практически не предоставляет информации генеалогического или патронажного характера. Хотя здесь прослеживается сходство с другими образцами позднеантичного экфрасиса (не включенными в Греческую антологию), в ряду других авторов Христодора выделяет его особое внимание к бронзе и ее качествам.
Начнем с эпиграмм, посвященных величественному храму Святого Полиевкта, от которого до наших дней сохранились только руины[183]
. Он был воздвигнут в 20-е годы VI века по заказу Аникии Юлианы – одной из богатейших и амбициознейших покровительниц искусств того времени. Внутри этой церкви имелась эпиграмма, включенная в первую книгу антологии. Вероятно, первая половина эпиграммы была высечена в нефе вокруг архитрава, начиная с юго-восточного угла. О том, где находилась вторая половина, известно меньше; можно сказать только, что она, скорее всего, располагалась где-то внутри храма[184].Мы начинаем на южной стороне нефа, следуя комментариям Мэри Уитби и ее переводу эпиграммы [Ibid.]. Первое же слово первой строки относится к императрице Евдокии: хотя Евдокия первой построила храм в честь святого Полиевкта, ее церковь не была «подобной этой или столь же большой». Не то чтобы Евдокии не хватило ресурсов – но ей было видение, что у потомков эта задача получится лучше. В этот момент в тексте появляется Юлиана. Ее имени предшествует слово
Восхваление продолжается на северной стороне нефа: автор рассказывает о деяниях Юлианы, прославленных на весь мир[186]
. Интересно, что в надписи упоминаются бесчисленные храмы, которые Юлиана воздвигла «по всей земле». Если надпись на южной стороне привлекает внимание к «этому храму», то северная сторона отсылает к другим местам и архитектурным чудесам, приглашая оратора/читателя выглянуть далеко за пределы того места, где он находится. Эпиграмма одновременно призывает к сжатию и к расширению взгляда – к тому, чтобы рассмотреть непосредственное окружение, и к тому, чтобы выйти за его границы. Однако как сильно бы ни различались эти шкалы, в эпиграмме остается нечто постоянное – вербальное и письменное присутствие Юлианы.