Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Часть этой надписи все еще сохранилась. Высеченная на огромном куске проконесского мрамора, она обрамляет нишу, в глубине которой виднеется изображение великолепного павлина с раскрытым хвостом (рис. 5.1). Скульптор тщательно прорисовал каждое перо, вплоть до мельчайших бороздок и идеальных кругов-«глазков». Впечатление глубины усиливается тем, что верхние перья изображены более длинными, а нижние – более короткими. Этот эффект сочетается с идеей сжатия и расширения взгляда, которая звучит в самой эпиграмме. Однако арка производила бы такое впечатление даже без павлина.

Современники хорошо умели считывать идею углубления и свертывания, характерную для закругленных пространств. Павел Силенциарий в экфрасисе о Святой Софии (которую могли считать соперницей храма Святого Полиевкта)[187] красноречиво рассуждает о гармонии арок (и, что интересно, тоже упоминает павлина)[188]. Он рассказывает, как восточная арка «разворачивалась величественным сводом… подобно глубокой раковине» – поднималась к вершине, покоясь на тройном своде, «а источником света служили пять отверстий в глубине, одетых в тонкое стекло, и сквозь них, в сияющем блеске, входила розо-перстая Заря»[189]. Павел подробнейшим образом описывает арку, отмечая количество сводов и отверстия, сквозь которые в храм проникают первые лучи рассвета. Мы практически чувствуем, как постепенно меняется освещение храма, когда свет понемногу распространяется от дальней части арки, озаряя внутреннее пространство глубокой раковины[190].

Фрагмент ниши из храма Святого Полиевкта (рис. 5.1) можно рассматривать сквозь такую же оптику. По краю ниши – выступая из тени, отбрасываемой павлиньим хвостом, – вьется изящный растительный орнамент. Листья, ветви и виноградные гроздья заплетают всю переднюю поверхность этого блока. Мы не видим, чтобы листья где-то перекрывали друг друга; на мраморе достаточно места, чтобы каждый элемент этого природного узора раскрывался, разворачивался и существовал сам по себе. Следовательно, каждый лист и каждое перо на передней поверхности ниши и внутри ее полости можно рассматривать как нечто отдельное. Однако надпись связывает павлина и растительный орнамент воедино. Выбитые четким шрифтом, буквы образуют строгий, но эстетически приятный контраст с вьющимися лозами. Перед нами часть строки 31, где автор обращается к Юлиане: «Даже тебе не ведомо, сколько домов Господних ты воздвигла… ибо ты одна… построила бесчисленное множество храмов по всей земле». Вероятнее всего, этот блок располагался на северной стороне нефа.

Ни на южной, ни на северной стороне ничего не говорится о роскошной внутренней отделке того здания, на котором выбита эта эпиграмма. Чтобы узнать, как храм выглядит изнутри, следовало подойти к внешнему входу[191]. Там и обнаруживалось подробное описание самого здания. Автор не ограничивается одним упоминанием, за которым следовало бы восхваление заказчицы, – здесь церковь предстает как нечто прекрасное само по себе. Впрочем, Юлиана не полностью исчезает из текста: сначала утверждается, что она превзошла самого Соломона, воздвигнув этот «богатый» и «величественно прекрасный» храм. Только после этого в кадре появляется само здание. Его интерьер как бы проецируется наружу: