Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Как именно располагались эти тексты по отношению к Кресту? Одна эпиграмма находилась под ним, оставшиеся четыре были размещены по две с каждой стороны. Четыре стихотворения, обрамляющие Крест, образовывали своеобразную «решетку», или carmina cancellated из первых, средних и последних букв складывался тройной акростих. В каждом случае слово в середине третьей строфы пересекалось с другим, образуя крест. Дрпич полагает, что буквы, вероятно, были выполнены из золота и закреплены на бронзовых пластинах [Drpic 2016: 225–226]. Следовательно, материалом для эпиграмм послужили драгоценнейшие металлы, а в самой их форме заключалась форма креста. Однако в этой визуальной схеме есть противоречие. Определенно, единственной подлинной иконой для иконоборца был Крест. Но при этом они настойчиво утверждали, что единственным подходящим материалом для изображения Христа является слово. Если текст сам по себе – уже наилучший материал из возможных, то зачем выстраивать его в виде изображения, пусть и изображения Святого Креста? Как мы увидим далее, это не единственное противоречие, которое обнаруживается в данных эпиграммах. В стихотворении у основания Креста говорится:

Господь не желает, что Христа изображали
в безголосой и бездыханной форме,
в земной материи – и Писание это осуждает.
Лев и его сын, новый Константин,
воздвигает трижды Благословленный крест
к радости верующих на этих вратах[195]

.

Здесь иконоборцы обращаются к тем же средствам экфрасиса, что и наши эпиграмматисты и экфрасисты. Разница лишь в том, что иконоборческая позиция полностью отрицает те самые возможности, которые необходимы экфрасису для игры в отношения текста и изображения. Иконоборец вступает в эту игру лишь до определенного предела: для него речь/голос/текст всегда превалирует. Однако тем самым он лишает изображение самой возможности вступить в состязание со словом, письменным или устным.

В первой же фразе эпиграммы утверждается, что Христа нельзя изображать без голоса и без дыхания. Одно определяет другое, и оба являются неотъемлемой частью для изображения божества. Подобным образом Христодор сетует на немоту описываемых им статуй – немоту, которую он связывает с их неспособностью стать живыми. В контексте эпиграммы дыхание и голос переплетаются: в процессе рассказывания одно влияет на другое. Обратимся ко второй эпиграмме, написанной Иоанном (возможно, это был Иоанн Грамматик):

Говорящие о Боге изображают Христа золотом —
Голосами пророков, не довольствуясь меньшим.
Ибо красноречие есть надежда тех, кто верит в Бога,
И они разносят в пух и прах ненавистное Господу
Возвращение к ереси сотворения образов.
В согласии с этим венценосцы
Во славе воздвигают Крест, вдохновлены решимостью
праведников [Ibid.: 93].