Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Иногда предмет и сам вступал в вербальный диалог с едоком/ зрителем. Примером могут послужить ложки – в наше время их стало так много, что мы почти забыли о том, какая сложная у них форма. В сущности, это идеальный «говорящий» предмет, который может обратиться к человеку множеством способов: с внутренней или внешней стороны черпачка, с верхней и нижней поверхности диска, соединяющего черпачок с ручкой, а также с самой ручки в ее верхней или нижней части. Ложку легко держать и легко поворачивать; она удобно ложится в руку и помещается в рот. Если на ее черпачке выгравированы слова или изображения, мы в прямом смысле их поедаем; если они нанесены на другую поверхность, их можно по меньшей мере держать и рассматривать. На поверхности некоторых ложек из Лампсакского клада, например, выгравированы афоризмы Семи Мудрецов (также включенные в девятую книгу Греческой антологии) [Ibid.: 135]. На отдельных ложках иногда можно обнаружить простые и понятные инструкции: так, Манделл-Манго описывает ложку из частной коллекции с надписью «Подуй, а то обожжешься» [Ibid.].

Ложки могут соперничать с черпаками в способности заключать в себя предметы. На внутренней части ложечек из Первого кипрского клада мы видим изображения львов, зайцев, лошадей и других животных (рис. 5.6). Это не просто аллюзия на аристократический обычай охоты, как принято думать; столовый прибор, на поверхность которого нанесена такая гравировка, возводит охоту к кульминации, т. е. к праздничному пиру. Добыча аккуратно помещается в пределы ложки – идет ли речь о мясе (желательно хорошо приготовленном) тех животных, которые на ней изображены, или о любом другом блюде.

Подобным образом функционируют и серебряные ложки VI–VII веков, выставленные в Музее Метрополитен, разве что на них вместо изображений мы видим надписи христианского характера (см. рис. 5.7 и 5.8). На внутренней поверхности одной из них чернением нанесено слово PURITAS, сопровождаемое маленьким крестом. По краю она украшена тонким орнаментом в виде волн. Положение надписи идеально соответствует размерам ложки. Волны, расположенные по краям, постоянно напоминают о съедобном содержимом, которое теоретически можно расплескать. Чистота и Крест, как бы намекает нам мастер, никогда не потеряют своего значения, потому что поколебать их нельзя. Однако это не значит, что они всегда видимы. Слово и знак вполне могли оказаться скрыты под порцией твердой или жидкой пищи (если, конечно, ложку использовали для еды), а потом снова открывались взгляду. Этот комплекс изображения и текста то появлялся, то исчезал, но все время освящал то, что оказывалось в ложке.

Ручка ложки тоже украшена гравировкой: здесь мы видим крест и слово MATTEUS. Вероятнее всего, имеется в виду евангелист Матфей – в таком случае на ложку как бы распространяется его авторитет, хоть на ней и не вычеканены конкретные цитаты. На одной из поверхностей диска, соединяющего черпачок с ручкой, видна монограмма (предположительно, владельца), а на другую нанесено изображение Креста. Если этой ложкой действительно пользовались, слова puritas и Matteus прочел бы только тот, кто взял бы ее в руку. Если ее применяли для евхаристии, то слова могли прочесть священник и причащающийся, а знак Креста и монограмма были видны всем, кто стоял в непосредственной близости. На фотографии хорошо прослеживается эта вербальная иерархия: взгляд сначала падает на имя евангелиста в верхней части ручки, потом опускается на монограмму и наконец падает на слово puritas, помещенное во впадине черпачка (рис. 5.8). Это не означает, что «чистота» оказывается в более низком положении по отношению к именам евангелиста и владельца. Напротив, это слово, усиленное знаком Креста, становится кульминацией духовно-темпорального путешествия.

Ручки столовых приборов (таких как ложки, о которых шла речь выше) представляют собой особенно удобную поверхность для размещения изображений и текстов. Георг Зиммель в своем известном труде рассуждает о том, насколько необычным предметом является ручка, соединяющая утилитарное с неутилитарным, – хотя его больше интересовали ручки емкостей, нежели ложек. Ручка – это не замкнутое на себя произведение искусства: она отходит от корпуса навстречу миру (и пользователю). Таким образом, она обретает независимость от той емкости, к которой прикреплена. Эта независимость становится еще заметнее, если ручка выполнена в форме какого-нибудь существа – например, дракона. В таких случаях, полагает Зиммель, из неотъемлемой части емкости ручка становится чем-то вроде внешнего элемента, подходящего к ней снаружи [Simmel 1919: 116–124]. Ярким примером такого пластического решения является византийская лампа с ручкой в виде бегущих собак (рис. 5.9). Их шеи выгнуты вниз, что уравновешивает направленные вверх завитки растительного орнамента. Можно легко представить эту ручку отдельно от лампы: миниатюрная, но выразительная сценка охоты, где зверь переплетается с растением.