Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Образ нереиды тоже многогранен. Они часто упоминаются в разных контекстах у Нонна в его «Деяниях Диониса» (V век, см. главу 4): например, когда Дионис сбегает от Ликурга или на его свадьбе с Палленой. Сам спектр таких ситуаций, от драматической до веселой (или мирной, как пишет Троелс Мируп Кристенсен [Kristensen: 2016: 470]), уже открывает возможность для множественных интерпретаций. Иными словами, нереиды могут принимать участие в игре вербальных и визуальных отсылок. Они охраняют морские пещеры, присутствуют при рождении Венеры, оплакивают героев, таких как Ахилл и Патрокл, и потому прекрасно подходят для жанра эпиграммы, стремящегося поместить далекие друг от друга пространства и имена в одно краткое и остроумное высказывание.

Пища для ума

В эпиграммах говорится не только о кубках, чашах и фляжках, но и о тех продуктах, которые содержались внутри. В XI веке Христофор Митиленский, ни в коем случае не эпиграмматист, составил хвалебную речь в честь пирога, испеченного его племянницей [Magdalino 2003:1–6]. Хотя перед нами и не эпиграмма, из этого текста отлично видно, на какие аспекты обращали внимание за столом поэты и ораторы. Очевидно, пирог был украшен изображением созвездия, а также знаков зодиака и планет. Отдельный интерес представляют яйца: как описывает Христофор, их было четыре, они находились по четырем сторонам света и символизировали ветра. Кажется, Христофор пришел к этому выводу самостоятельно (потому что больше в символике этого пирога ветра не фигурируют). Даже если так, это все равно показывает, какие ассоциации могли возникнуть у столь образованного человека при взгляде на любое блюдо. От яиц он переходит к восхвалению женщин, искусных в прядении и ткачестве, но перед этим упоминает великих скульпторов и художников классической древности: Фидия, Зевксиса, Паррасия, Полигнота, Поликлета, Аглаофона и Дедала. И хотя Христофор говорит о них именно для того, чтобы сопоставить их мастерство со столь же тонким женским искусством (приготовлением пищи и ткачеством), это все равно говорящая деталь – оратор обращается к художникам-мужчинам в речи, которая, казалось бы, не имеет к ним ни малейшего отношения. Но в этом, возможно, и состоит весь смысл: знаменитых античных мастеров можно упомянуть во многих – если не в любых – контекстах, особенно если речь идет о создании чего-либо. Перечисляя их имена, Христофор делает то же самое, что и Феодор Продром, который эксплицитно противопоставляет свою книгу классическим статуям (см. главу 4).

Описание пирога подводит итог тем многочисленным темам, которые мы рассмотрели в этой главе: проблема материала, мастерства и рассматривания в эпиграмме и в экфрасисе; способность эпиграммы и экфрасиса занять определенную позицию в дискуссии об оправдании/осуждении изображения; а также их способность создавать связи – сколь угодно крепкие – между сферами, далеко разнесенными друг от друга. В эпиграммах, посвященных статуям, особенно ярко проявляются основные темы, характерные для иконоборческих дискуссий, которые, в свою очередь, отразились в полемических эпиграммах, написанных как защитниками икон, так и их противниками. Но, что самое интересное, во многих эпиграммах из Греческой антологии виден устойчивый и долгосрочный интерес к статуе, характерный для византийского культурного дискурса.

Эпилог Мануил Хрисолора и чувство прошлого

В 1411 году Мануил Хрисолора написал любопытное письмо своему другу и господину – византийскому императору Иоанну VIII Палеологу. В этом послании он восхваляет чудеса архитектуры и скульптуры Рима и при этом возводит Константинополь – «Новый Рим» – на высоту величайшего города на земле[208].

Письмо Хрисолоры до сих пор не получило достаточно внимания историков византийского искусства. Помимо беглых – а порой и подробных – описаний городского ландшафта Рима и Нового Рима, из этого документа можно узнать и о той тонкой политической игре, в которой участвовал автор. Это был византийский дипломат, недавно обратившийся в католичество; близкий друг императора и в то же время – приближенный антипапы Иоанна XXIII; первый человек, открывший в Италии общественную школу греческого языка, собравший вокруг себя во Флоренции группу преданных учеников; горячий патриот, положивший всю жизнь на укрепление военной и экономической мощи слабеющей Византии[209]. Находясь в Древнем Риме, он сравнивает его с Новым Римом, и письмо отправляется из Италии в Византию – однако итальянские друзья Хрисолоры копируют и распространяют этот текст. Теперь у его письма, восхваляющего красоту двух близких, но все же разных по характеру городов (именно такими видит их автор), возникает двойная аудитория.