Читаем Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э. полностью

Определенно, речь о трехмерном объекте. Далее мы выясняем, что «потом на поперечной рее, прибитой к копью, висела… ткань, а… при самой верхней части описанной ткани висело сделанное из золота грудное изображение боголюбивого василевса и его детей» [Там же: 31]. Константин не отказался от возможности ввести себя и своих близких в область визуального искусства: здесь мы видим, как Крест дополняется узнаваемыми императорскими смыслами. Это самое подробное описание христианского объекта, которое приводится в биографии императора.

Несколькими главами позже Крест появляется снова, когда Евсевий описывает торжественный въезд Константина в Рим после гибели Максенция:

И возвестил всем людям о спасительном знамени посредством великого писания и столпов, а именно, среди царственного города воздвиг против врагов этот священный символ и начертал определенно н неизгладимо, что сие спасительное знамя есть хранитель… всего царства. Когда же на самом людном месте Рима поставили ему статую, он немедленно приказал то высокое копье в виде креста утвердить в руке своего изображения и начертать на латинском языке слово в слово следующую надпись: «Этим спасительным знамением, истинным доказательством мужества, я спас и освободил ваш город от ига тирана и, по освобождении его, возвратил римскому сенату и народу прежние блеск и славу» [Там же: 40].

Итак, по Евсевию, первым христианским артефактом был трехмерный Крест с хоругвью, а его увеличенная копия стала частью статуи императора. Сопроводительная надпись как бы включает Крест в более широкий имперский контекст, который она транслирует: Крест становится оружием империи, он подстраивается под статую, а не наоборот. В «Жизни Константина» упоминаются и другие христианские образы: символ Доброго Пастыря при источниках на рыночной площади, а также Даниил со львами. Крест находился в «превосходнейшей из всех храмин царских чертогов, в вызолоченном углублении потолка», где император «приказал утвердить великолепную картину с изображением символа спасительных страданий, которое составлено было из различных драгоценных камней, богато оправленных в золото» [Евсевий 1852, III: 49]. Но единственным образом Христа остается символ Доброго Пастыря.

В «Церковной истории» Евсевия, напротив, упоминается статуя «кровоточивой» женщине, воздвигнутая в Панеаде:

На высоком камне у дверей ее дома высится бронзовая женская статуя. Коленопреклоненная женщина протягивает руки вперед, как умоляющая; напротив нее – отлитая из того же материала фигура стоящего мужчины, красиво окутанного плащом и протягивающего руку женщине. У ног его, на самом пьедестале, растет какая-то неизвестная трава, доходящая до подола бронзового плаща: это целебное лекарство от всех болезней. Эта статуя, говорили, изображает Иисуса; она уцелела до сих пор. <…> Я ведь рассказывал, что сохранились изображения Павла, Петра и Самого Христа, написанные красками на досках [Евсевий 2013, VII: 18][38].

Рассуждая об этой статуе (и, заметим, не об изображениях Петра и Павла), Евсевий представляет одно из самых подробных описаний христианского образа: степень детальности здесь определенно превосходит все, что было сказано о статуях в «Жизни Константина». Неслучайно эта статуя выполнена именно из бронзы, самого благородного материала. Но удивляет также близость статуи и растения, которое, по словам автора, прикасается к подолу плаща Спасителя. Растение исцеляет все недуги и распространяет свою таинственную силу и на саму статую. Связь статуи и реликвии (или объекта, напоминающего реликвию, в роли которого здесь выступает растение) в Позднюю Античность представлялась крайне могущественной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное