Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э.

Разумеется, специалисты по византийскому искусству не впервые обращаются к теме опровержения императорской власти. Однако большая часть существующих исследований концентрируется вокруг случаев непосредственного уничтожения императорских портретов, как это было, например, в эпоху так называемого «восстания статуй» в Антиохии в IV веке. Подобная же ситуация сложилась с портретами Андроника I Комнина во время беспорядков, предшествовавших Четвертому крестовому походу[58]. Мое исследование не обращено к конкретным случаям такого характера: меня скорее интересуют методы вербальной и изобразительной критики, сложившиеся в жанре патриографии на протяжении длительного времени, а также то, каким образом они возникают в нормативных пространствах и взаимодействуют с изображениями, ассоциирующимися с имперской властью. Иными словами, я обращаюсь к тому, как именно изображения, транслирующие ценности, которыми традиционно наделяется император (мощь, величие и т. д.), иногда подвергаются радикальной переконфигурации в силу окружающего их пространства и связанных с ними историй, сформированных в таких текстах, как «Краткие заметки».

В этой главе мы внимательно рассмотрим некоторые артефакты главного константинопольского Ипподрома (арены для спортивных соревнований), поскольку именно в этом месте отношения императора и его подданных становились видимыми как в идеальной, так и порой в жестоко реалистической форме. Один из самых проработанных эпизодов в «Кратких заметках» и в «Патрии» посвящен статуям-прорицательницам с Ипподрома, лишившим императора присутствия духа. По контрасту с преобладающим нарративом, согласно которому арена являла собой продолжение императорского могущества, я полагаю, что в различные исторические моменты с IV по как минимум X век императорская власть в этом месте превращалась в нечто противоположное тому, как о ней принято думать. Намечая путь для переосмысления Ипподрома, Дагрон пишет: «Императоры не обладали полнотой власти ни над Ипподромом, ни над Святой Софией» [Dagron 1984: 315][59]. Я придерживаюсь этой точки зрения и полагаю, что Ипподром был одним из немногих мест – возможно, единственным в Константинополе, – где были собраны воедино изображения истинной и отраженной славы императора (последняя находила свое воплощение, например в изображениях самых прославленных колесничих). Таким образом, здесь становились очевидны линии напряжения, связанные с осмыслением императорского образа и его отражений как единого целого. В процессе такового арена занимает гораздо более сложную и, очевидно, неоднозначную позицию по отношению к императорской персоне, чем принято думать. Это имеет важные последствия для понимания различий между императором и его изображением, существовавших в ранней Византии. В доиконоборческую эпоху и в таких пространствах, как Ипподром, этот водораздел становился куда заметнее, чем принято полагать.

Попытки Феодора и Химерия (а также других героев «Кратких заметок») узнать прошлое, настоящее и будущее города в его топографии перекликаются с поведением позднейших исследователей, таких как Петрарка, чьи прогулки по Риму и наблюдения об античных памятниках принято считать началом гуманизма в эпоху Возрождения. Я не предполагаю, что «Краткие заметки» являются протогуманистическим эквивалентом письма кардиналу Колонне (хотя следует вспомнить, что феномен, называемый «гуманизмом», распространяется на множество индивидуумов и процессов, из которых не все были связаны с одними и теми же целями и методами). Тем не менее есть смысл отметить, что некоторые импульсы, которые мы видим у Петрарки – прогулки по городу, желание идентифицировать его памятники и в процессе выстроить историю, – характерны и для эпохи Возрождения, и для описываемого в настоящей книге периода[60].

Проблемы «Кратких заметок»