Вход со двора. Роман-воспоминание

Дверь туалета ходила ходуном, но дядя Костя продолжал спать с глубоким нутряным храпом. То ли храп, то ли стуки, то ли наши крики сотрясли крышку сливного бачка, сдвинувшись, она полетела вниз, и дядю Костю от смерти спасло только то, что спал он, уткнувшись носом в спущенные штаны, и крышка угодила ему не по голове, а по спине. Костя взвыл и выполз к нашим ногам, как летчик, сбитый в тылу врага…

Но надо отметить, что в те времена, когда Коля получил в единоличное владение лесоторговые базы, на суровое советское коммунальное пространство белым лебедем уже выплывал чешский унитаз. Он так и назывался – «Белый лебедь».

Простому труженику о нем можно было только мечтать и грезить. Его видели далеко не многие, но те, кто видел, рассказывали так, как сегодня владелец мятых двадцатилетних «жигулей» делится впечатлениями о шестисотом «мерседесе» – с мстительной завистью.

Чешский унитаз был красив и изящен, как парадный сервиз из собрания Эрмитажа. Вместо мрачной чугунной емкости, насаженной на длинную и ржавую трубу, по фасаду которой была отлита грозная бронетанковая надпись «Уральский ордена Ленина завод тяжелого машиностроения имени Орджоникидзе», и раскачивающейся возле уха стальной собачьей цепи, приятно охлаждал спину гладкий фарфоровый бачок с никелированной кнопкой, нажатием на которую откуда-то из артезианских глубин извлекался пенный поток, который с ласковым шелестом лесного ручья смывал без следа то, что надо было смыть. Меня всегда удивляло, что наш отечественный смыв, несмотря на свирепый водопадный рев, обдавая брызгами все окрест, часто без всякого движения оставлял то, что надо было спустить в канализацию.

Коля тогда стал почти монопольным держателем чешских унитазов, распределял их, в основном, по звонкам из отдела торговли краевого комитета партии. У него в приятелях стали ходить такие люди, о которых он раньше и мечтать не мог: артисты, ученые, директора аптек, прокурорские работники, крупные врачи, особенно из гинекологии и вендиспансера, университетские профессора, композиторы – хороший унитаз был показателем не только благополучия, но и ориентиром места человека в обществе.

Одно было огорчительно: всех предшественников Николая Ивановича посадили, и посадили на продолжительные сроки. В то время, когда Коля только осваивал свой новый шикарный кабинет, в соседнем здании шел судебный процесс над его прямым предшественником, вчерашним директором базы.

Однажды я застал Колю в крайне расстроенном состоянии.

– Опять пришли из прокуратуры! – он нервно перебирал на столе бумаги. – Черт знает что! Каждый день кого-то уводят, – сказал он с горечью. В это время дверь приоткрылась и в проем просунулась румяная веселая физиономия:

– Николай Иванович! Ну, мы пошли!

– Что, просто так? – с усмешкой спросил Коля.

– Да нет! Еще двоих берем с собой! – физиономия подмигнула, причем почему-то мне.

Коля неопределенно пожал плечами: взяли так взяли.

– Вот видишь, – сказал он, – из прокуратуры люди, то документы изымают, то людей забирают. Когда это все закончится!

Дорогой мой, такой наивный приятель! Знать бы ему, что все только начиналось!

Что за комиссия, создатель!

Наступили андроповские времена, и людей стали брать под стражу в большом количестве. Торговцев охватила паника. Арестованный в Москве бывший секретарь крайкома партии Тарада своих взяткодателей сдавал следователям пачками. Колин предшественник загремел на нары одним из первых.

Судебный процесс над ним шел в соседнем здании, и однажды из любопытства я пошел послушать, о чем же там говорят. Это было в начале весны. Стояла очень жаркая для той поры погода. В моей памяти это запечатлелось в связи с довольно странноватым фактом: допрашивали свидетеля, бывшего председателя краевой партийной комиссии Карнаухова. Он уже был осужден и отправлен в исправительную колонию, но для дачи свидетельских показаний его привезли обратно откуда-то с Северного Урала, где, видимо, было еще холодно, поэтому он был одет в толстые стеганые штаны и распахнутую телогрейку, из-под которой была видна мокрая от пота теплая рубаха. Карнаухов вошел в зал, гулко бухая пыльными кирзовыми сапогами. Заложив руки за спину, он неподвижно уставился на судью.

Разбирался факт дачи взятки за должность, которую сейчас занимал мой друг Коля. Бывший директор лесоторговых баз, ныне сидящий в железной клетке, осунувшийся и тусклый, потерянно рассказывал, как через Карнаухова он передал Тараде деньги за свое руководящее место. Назвал сумму (я сейчас уже не помню, какую, но довольно большую). Судья попросил Карнаухова подтвердить, так ли это было. Тот кивнул головой и сказал, что да – это было именно так.

– А вот Тарада утверждает… утверждает… – судья задумчиво полистал бумаги, – что деньги, которые он получил от Карнаухова, были другие… – и он назвал сумму, раз в десять меньше той, на которой настаивал подсудимый.