Вход со двора. Роман-воспоминание

После перекрестного допроса выяснилось, что Карнаухов «надул» своего протеже, как оказалось, приятеля и собутыльника, сказав ему, что договорился с Тарадой купить должность за одни деньги (на самом деле много меньшие), а большую часть взятки забрал себе. Узнав об этом только здесь, подсудимый осуждающе покачал головой и снова погрузился в состояние равнодушной полупрострации. Но он вдруг тревожно оживился, когда в зал пригласили другую свидетельницу, рыжую и потную бабу, как оказалось, его бывшую любовницу. С визгливым возмущением в голосе, с места в карьер, та стала громко рассказывать, какой негодяй подсудимый, как, пользуясь ее благорасположением, он постоянно ее обманывал. Баба заведовала каким-то овощным подвалом в центре города, через который «пропускали» для нужных людей фруктовый дефицит, особенно в зимний период: мандарины, апельсины, отборные яблоки, груши, виноград. Любовник знал, что ей нужна была квартира, и на постоянные просьбы по этому поводу ответил однажды:

– Я приведу к тебе одного большого человека, вот с ним и договаривайся…

Человеком этим оказался Тарада.

– Я была уверена, что он врет! Какой «большой» человек, тем более секретарь крайкома, полезет в мой подвал! – баба рассказывала, не скрывая злобного негодования, и постоянно поворачивалась в сторону клетки, где сидел подсудимый. Подельники, видимо, знающие нечто большее об их отношениях, откровенно хихикали. Чем дольше она говорила, тем гадостнее становилось у меня на душе. Я вообще не люблю такой тип людей: крикливых, наглых, доказывающих свою правоту с пузырями на устах. Да и внешне баба выглядела крайне неприятно – опухшая, какая-то мятая, рыхлая, с шапкой всклокоченных обесцвеченных волос, с наведенными тушью злобными мечущимися глазами и полуслизанной жирной губной помадой. Она трещала на такой голосовой модуляции, что у всех скоро начала болеть голова. Судья морщился, но не перебивал.

– …Звонит он мне однажды под вечер. Сегодня, говорит, с гостем дорогим буду! – баба рассказывает и, чтобы не было сомнений, снова показывает пальцем на своего бывшего друга.

– Ну, приготовилась я, колбаски хорошей нарезала, бутылочку марочного коньяка поставила… А сама до последнего не верю… Вдруг гляжу – спускаются по лестнице… Он, – снова пальцем на скамью подсудимых, – а с ним какой-то солидный высокий мужчина… красивый, хорошо одетый…

– Ну и как представился этот мужчина? – лениво спросил судья. Он вообще вел процесс в каком-то камерном тоне. Говорил тихо, вопросы задавал почти доверительно, я бы даже сказал, проникновенно.

– Он не представлялся… Этот сказал, что Тарада Анатолий Григорьевич, секретарь крайкома партии, пришел посмотреть твое хозяйство…

– А деньги как передавали? – опять довольно вяло спросил судья.

– Достала тысячу рублей да и отдала ему, то есть Тараде!

– А тот что? – судья опустил очки на кончик носа. Он держал перед собой толстый том уголовного дела, видимо, на той странице, где были показания Тарады, и сверял их с рассказом свидетельницы.

– Как что? – баба недоуменно повела глазами. – Как они обычно берут: положил в карман – да и до свидания!

– Ну а дальше как дело было? – дотошно выпытывает судья.

– Как было, как было! – баба надула губы. – Ничего не было! Обманули меня… Я потом спрашиваю у этого, – она опять повернулась к своему возлюбленному, столь ненавистному сейчас, – когда ж квартира будет? А он меня снова посылает к Тараде: с ним, дескать, договаривалась, с ним и решай… В конце концов встретилась я с Тарадой… Говорю ему: «Анатолий Григорьевич, – как же с моей квартирой дела обстоят?» А он отвечает: «Сейчас в стране большие сложности с жильем, давайте я вам лучше в партию помогу вступить…» А зачем мне партия… Мне квартира нужна…

Тут судья встрепенулся, исступленно замахав руками, видимо, испугался, что баба наговорит такого, что его самого к «исусу» потянут.

– Я вас не об этом спрашиваю! – загремел он. – Вы отвечайте на мои вопросы!

– А я и отвечаю! – обиженно пробурчала баба…

Про Тараду рассказывали много и разное, но главным образом, что был он главным взяточником Краснодарского края, создавшим грандиозную систему поборов. Большое начальство, видимо, многое знало, но молчало (то есть публично молчало), поскольку у Тарады были в столице высокие покровители. Впоследствии рассказывали, что на листе согласований при назначении Тарады заместителем министра мясомолочной промышленности (было в советские времена и такое) стояла лишь одна подпись – члена Политбюро, первого секретаря Московского горкома КПСС Виктора Гришина.

Виза эта и заменила длинную череду подписей должностных лиц, которые обычно одобряли то или иное высокое выдвижение. Так Тарада, к всеобщему облегчению, ушел из края в Москву, где его впоследствии и арестовали. У него оказалась выдающаяся память: он отчетливо помнил, кто, где и сколько ему давал.