Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома

Вместе с домом наступала и ответственность. Смогу ли я позволить его себе в будущем? Кто поможет содержать его в порядке? Захочу ли я вообще продолжать возвращаться сюда, когда Зоэла вырастет? Все это казалось мне сложным, чтобы объяснить своей семье зараз. Тем не менее я знала, что они поймут всю значимость земельной собственности. Со времен рабства и Реконструкции владение землями было способом, с помощью которого моя семья (с обеих сторон) отмечала свой прогресс, боролась с прошлым и оставалась связанной с другими. Теперь настала моя очередь устанавливать связь, пусть даже и в неожиданном месте. И в то время, пока Косимо приостановил машину, почти полностью, из-за трактора, везущего огромные тюки пшеницы, я раздумывала, что фамильные земли значат для меня.

Во времена, когда моя бабушка по материнской линии была подростком и жила в одном из районов сельского Восточного Техаса, между чернокожими поселениями пост-Реконструкции Пайни и Нигтон, ее семья приобрела несколько сотен гектаров лесных угодий. Они обрабатывали их и трудились на них. Земля доставалась им кусочек за кусочком, небольшими приобретениями. Она находилась в низине и трудно поддавалась обработке, но оказалась по плечу людям, произошедшим от рабов и не имеющим образования.

Белые с предпринимательской жилкой искали вокруг Нигтона районы с более поддающейся обработке землей, позволяя маленьким сообществам афроамериканцев, вроде моей семьи, потихоньку начинать покупать некоторые земли, на которых их предки были рабами. Они влачили существование на территориях, окруженных куклуксклановцами, каким-то образом выживая в социальной системе, приверженной делу Джима Кроу.

И все же эти земли принадлежали им. И их оказалось достаточно для того, чтобы вести сельское хозяйство и вырастить четверых детей, отправить одного – мою бабушку – в колледж и оплатить ей степень магистра. Когда она была замужем и воспитывала мою маму, живя в соседнем городе, эти земли возделывались меньше. Тем временем ареал местной лесозаготавливающей промышленности расширялся, часто присваивая себе собственность чернокожих. Позже место для отдыха на озере Ливингстон попалось на глаза кому-то из застройщиков, превративших его в достопримечательность для жителей Хьюстона. Застройка разжигала интерес местных спекулянтов, которые систематически обманным путем продавали земли отсутствовавших на месте собственников.

Согласно легендарной традиции, такой же американской, как яблочный пирог и кумовство, местный белый собственник земель Дасти Коллингтон и его семья с успехом незаконно присвоили себе земли многих чернокожих фермеров, манипулируя записями в документах окружного секретаря. Он жил за счет отсутствующих поколений нигтонских потомков, тех, которые переехали в другие части страны во время Великой Миграции, тех, кто стремился к большим возможностям.

Между 1960-м и 1980-м, когда моей бабушки не было в округе, Дасти заявил, что члены семьи продали ему землю за определенную цену. У него даже имелись «записи», доказывающие это, фальшивый договор о купле-продаже, подписанный крестиком «Х». Этот крестик должен был подтвердить его утверждение о неграмотности продавца. Он заявлял, что моя прабабушка подписывалась крестиком, была безграмотной и продала ему почти шестьдесят гектаров земли. Я не знаю, что разозлило мою бабушку больше: тот факт, что Коллингтон назвал ее мать безграмотной (несмотря на то, что ее подпись стояла на документах, имевшихся в офисе окружного секретаря), или тот факт, что он утверждал, будто бы она продала фамильные земли, не посоветовавшись об этом со своей дочерью. К тому времени, когда моя бабушка умерла в возрасте девяноста семи лет – это было за год до того, как Барак Обама стал президентом, и в тот год, когда Саро был слишком болен, чтобы поехать на ее похороны, – земли нашей семьи уменьшились до площади менее чем сорок гектаров, несмотря на то что лишь ничтожный процент от изначальной площади был продан на самом деле.

Я наблюдала за борьбой моей бабушки, за ее попытками восстановить права на землю и официально обжаловать решения, принятые в пользу Дасти, издалека, когда уехала учиться в Италию, потом я приобрела свое первое жилье в Нью-Йорке, а позже переехала в Лос-Анджелес. Эта несправедливость приводила меня в ярость. И все же я по-прежнему любила аромат сосен, а извилистые грунтовые дороги из красной глины были у меня в крови. Я в прямом смысле знала их вкус. И эта земля была для меня местом, таким же реальным и живым, как и моя собственная кожа. Даже если мне никогда не хотелось бы быть настолько зависимой от нее, как мои предки, я любила ее так, как любят места, которые нельзя забыть, привычные душе и сердцу.