Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома

Она улыбнулась. Казалось, мои слова успокоили ее. Я сопротивлялась настойчивому желанию взять ее маленькое тело на руки и воззвать к богам, чтобы те остановили время, помогли мне поймать благодать этого момента. Одновременно говорить о ее отце и заставить ее улыбаться было редкостью в нашей новой жизни. Я погрузилась под воду. И когда вынырнула на поверхность, воздух показался мне новым, теплым.

Нас окружали семьи, состоявшие из многих поколений; загорелые, пронзительно вопящие дети, флиртующие парочки, компании из двух-трех друзей – казалось, они собрались здесь со всего света. Они плавали, отдыхали. Их тоже притягивало море. По пляжу среди толп отдыхающих ходили иммигранты из Северной Африки и Бангладеш, продавая свой товар: полотенца, солнечные очки, чехлы для мобильных телефонов, накидки на купальники, надувные резиновые лодки в виде дельфинов. Пара китайских женщин предлагала сделать массаж прямо на пляже. Здесь мир стирал границы между рангами. Мы все были частью сборища на морском побережье, отодвинув в сторону страны происхождения и экономику. Я думала о всех вторгавшихся сюда, о завоевателях, искателях приключений, которые побывали на этих берегах за все эти столетия. Я думала обо всех беженцах, прибывающих из Сирии, Ливии, Северной Африки и субсахарских регионов Африки на Сицилию каждую неделю. Они бежали от гражданской войны, и следующий за ней гуманитарный кризис принес людей с множеством историй о незабываемой боли. Это была история миграций нашего времени. Сицилия изменялась, но она была всегда.

Зоэла подплыла ко мне. Она обхватила меня ногами вокруг пояса.

– Мамочка, почему, как ты думаешь, здесь, в Алиминусе, нет других коричневых людей? – Наше окружение не осталось незамеченным ею.

– Солнышко, Алиминуса – это маленький городок в той части мира, куда люди не иммигрируют. Он не похож на Лос-Анджелес или другие большие города. Долгое время он был городом, в котором жили только те люди, которые родились здесь, поженились здесь и у которых здесь есть дети. Приезжих мало. – Я остановила себя прежде, чем начала углубляться дальше в историческую и геополитическую обличительную речь. Я даже не могла начать обсуждение кризиса беженцев с ней. Я толком не знала, как говорить о детях, матерях и отцах, пересекающих Средиземноморье, чтобы добраться до острова, на котором мы находились, и об обстоятельствах, которые превращали это место в море слез.

– Но почему здесь нет коричневых людей вроде нас? – спросила она снова. Морская соль засохла у нее на лбу полоской вдоль линии роста волос.

– Потому что люди вроде нас, черные и коричневые, произошли не из Европы. Люди вроде нас были привезены в Европу, и во всю Северную Америку, и даже в Южную Америку, сотни лет назад в качестве рабов. – Я сразу же увидела себя дающей чрезмерные ответы дочерью людей, которые отвечали на вопросы моего собственного детства сложными взрослыми повествованиями. Если бы мы были на берегу, я, вероятно, начала бы изображать на песке линиями маршруты работорговцев.

– Но мы – единственные коричневые люди, которых они знают? – спросила она, словно вопрос и ответ на него одновременно достигли ее сознания.

– Наверное. Да. Скорее всего, не считая священника, – сказала я.

– Я не хочу быть единственной коричневой девочкой.

Я понимала, о чем она говорит: быть другой, быть единственной, быть в стороне из-за цвета кожи – это трудно. Я подозреваю, это заставляло ее чувствовать себя «другой», или, что еще хуже, ниже других. Определенно она не первая черная или коричневая девочка, которая по каким-то причинам не хотела проживать жизнь в этом мире, принадлежа к отдельному обществу. Черт возьми, написано неисчислимое количество книг и снято множество выигравших награды документальных фильмов, посвященных исследованию психологических сложностей, связанных с личностью и расой маленьких чернокожих девочек в доминирующем белокожем обществе. И хотя мы были не в Соединенных Штатах, я понимала, что должна была устранить любой психологический урон, который мог усугубиться. Я понимала, что должна делать то, что чернокожие матери делали на протяжении столетий: напомнить своей дочери, что она прекрасна и значима в мире, который часто говорит обратное.

– Быть коричневой – это прекрасно. – Я покружила ее в воде, приблизив ее лицо к своему. – Малышка, часть подарков, которые дают путешествия, – это попадать в места, где люди не такие же в точности, как ты. Жизнь была бы скучна, если бы мы никогда этого не делали. И я представляю себе, как однажды ты будешь путешествовать по миру. И не каждый окажется похожим на тебя, но тебе будет весело, и ты узнаешь много новых вещей обо всем на свете.

Я завершила разговор уверенностью, которую вложила в поцелуй. Этого казалось достаточно в данный момент. Затем она взяла в руки медальон с фотографией Саро, который я по-прежнему носила на шее.

Она потерла его, словно собиралась загадать желание.

– А можно мне съесть мороженое перед ужином?