Вкус Парижа [Литрес]

– То есть вы не помогли ему, не вызвали никого, не проверили, что с ним?

– Я испугался. Вокруг него уже растеклась огромная лужа крови. Я был уверен, что он мёртв и ему уже ничем не поможешь. И боялся, что все сразу решат, что это я его убил. А я не убивал! – Жалобно напомнил: – Меня самого вчера чуть не отравили. Это почему-то никого не волнует.

У меня во рту появился мерзкий горький вкус бессильной злобы. Если бы я мог раскаиваться, что спас чью-то жизнь, я пожалел бы, что спас этого трусливого невротика.

– Инспектор, весь этот рассказ – выдумка человека, против которого есть улики и который пытается обвинить совершенно невиновную женщину. Он сам сказал, что видел, как Елена из ресторана побежала в сторону Сите. Как она могла попасть под мост?

– Я думал об этом, – Додиньи сосредоточенно играл перстнем. – Она убежала налево, к мосту Архиепархии, под ним тоже есть лестница к реке. Она могла спуститься там к воде и вернуться обратно по берегу Сены.

– Да зачем?! – я почти кричал. – Она убегала от Люпона. Зачем ей было возвращаться? И как она могла знать, что он спустится под мост?

– Может, она забыла что-нибудь в ресторане – сумочку там или шляпку – и хотела вернуться, но боялась наткнуться на него на набережной? Специально пошла понизу и, как назло, столкнулась с ним у моста Турнель? Он мог начать приставать к ней…

Валюбер тут же вцепился в это совершенно дурацкое, неубедительное объяснение:

– Швейцар действительно сообщил, что мадам Ворони́н забыла шляпку. Вы, доктор, сами забрали её на следующее утро. К тому же, – теперь карандаш целился в меня, – этот окурок «Лаки Страйк»!

– Сегодня почти все женщины курят, а «Лаки Страйк» – самые популярные женские сигареты.

Валюбер меня не слушал:

– Учитывая, что мадам Ворони́н появилась в госпитале только в четверть двенадцатого, за двадцать минут она могла успеть добежать до следующего спуска, вернуться, натолкнуться на Люпона…

– …покурить с ним, – перебил я инспектора.

– …застрелить его, – невозмутимо договорил тот. – И потом уже прибежать в Отель-Дьё. И это падение! – Каждый раз, когда он упоминал колено, меня било электрическим разрядом. – Нам удалось скрыть от газетчиков раненое колено вашей жены, а месье Додиньи знал о падении! Откуда?

Я выругался по-русски – и не каким-нибудь «безумным трупом», а гораздо более подходящим и ёмким выражением.

Валюбер постучал карандашом по блокноту:

– Ваш рассказ, месье Додиньи, проливает новый свет на всю историю вашего отравления.

– Это дело рук клики Пер-Лашеза. Эти аферисты на всё готовы, лишь бы заткнуть мне рот, – убеждённо заявил больной, откинувшись на подушки.

– Хм. Вы можете перечислить людей, которые, по вашему мнению, были бы готовы пойти на такой риск, лишь бы избавиться от вас?

Редко человек так радуется подобному вопросу, как обрадовался ему Марсель Додиньи:

– Конечно! Например, краснодеревщик Мишони, многие подделки – дело его рук, – Додиньи загнул мизинец на правой руке. – Галерист Жерар Серро, он сбывал их через свою галерею. Эмиль Кремье, декоратор, предлагал их своим клиентам в качестве подлинников. А Годар выставил несколько приобретённых у Пер-Лашеза имитаций в Версале.

– Так. А чем ваша смерть могла им пригодиться?

– Как чем? – Додиньи разволновался, бросил возмущённый взгляд на инспектора, пытавшегося преуменьшить его значение. – Я обличал их всех, жаловался во все инстанции, я доказывал некомпетентность Годара! Приобретение копий в национальную сокровищницу уничтожило бы репутацию этого пафосного идиота. Инспектор, это целая шайка мошенников. Я уверен, они все сговорились избавиться от меня. И Камилл Мийо из Лувра тоже с ними заодно. Я помешал ему получить два фальшивых табурета. К тому же он спелся с вдовой! – он потряс кулаком, полным сосчитанных врагов.

Жертва припоминала своих недоброжелателей с энтузиазмом, который был бы гораздо уместнее при перечислении друзей и соратников, но друзей у него не было, а среди соратников, сдаётся, мог числиться только я, да и то лишь до тех пор, пока мерзавец не возвёл поклёп на мою жену.

Его правая рука покончила с антикварным истеблишментом Парижа, но злоумышленники не кончались, и он перешёл на левую:

– Разумеется, Одри Люпон. Ведь это она собиралась продать это липовое кресло в качестве раритета. Заметьте, я это неопровержимо доказал!

– Ну, отравлять вас после этого было уже поздновато, – проворчал Валюбер, ковыряясь в своём поганом блокноте.

– Тут дело не в одном кресле. Я ведь требую от Синдиката антикваров расследовать все замеченные мной фальшивки Пер-Лашеза. Синдикат может подать в суд и требовать компенсацию из имущества Пер-Лашеза. Его вдове это грозит разорением. Ещё шейх Халид аль-Сауд, – он кивнул на меня. – Доктор слышал, как он угрожал свести со мной счёты.

Казалось, упрямец гордился, что подал причину желать своей смерти каждому, с кем имел дело. Впрочем, с того момента, как он обвинил Елену, я начал лучше понимать его недругов.

– Шейха вчера на аукционе не было, – деловито вторил ему Валюбер.