Владимир

– И книжную мудрость кое-кто из детей постигает, читают харатии древних князей, написанные русскими словесами. Есть и заморские книжки. Вот Ярослав знает грамоту славянскую, болгарскую, франкскую, греческую и еще одну, которой даже названия не выговорю.

– Вельми ученые у меня сыновья, видать, отцу не чета, – нахмурившись, промолвил Владимир, – меня бабка Ольга учила только русским резам да еще греческой грамоте чуть-чуть… Только бы не завезли нам в терем какую латинскую хворь.

– О нет, не завезут, – возразила Рогнеда, – за всеми смотрю, глаз не спускаю…

– Да я уж твой нрав знаю, – сказал Владимир. – Ты и впрямь всегда была рачительной хозяйкой в доме, доброй матерью и княгиней на киевском столе.

Она ждала от мужа, как и много лет до этого, еще какого-то сердечного, заветного слова, но Владимир так его и не сказал.

– Спасибо тебе, муж мой, – поблагодарила Рогнеда. – Да, я берегла наш дом, глядела за детьми, думала и о том, что делается на Горе, Тяжко мне было порою, Владимир, очень тяжко…

– Тяжко? – Он положил ей руку на плечо. – Ты чего-то недоговариваешь? Почему было тебе тяжко?

За окном вырисовывались залитые зеленоватым лунным светом терема и строения, черная стена, воины ночной стражи, которые, опершись на копья, стояли у блестящих медных бил.

– Ты молчишь, Рогнеда! Что, опять какая хула?

– Муж мой, Владимир, – сказала она. – Жалею, что начала беседу. Недобрая молва – ничто, ежели мы живем душа в душу, народили сыновей, тишина у нас в доме, мир между нами… Не слушала я, не хочу и знать о том, что говорят лихие люди. Ты творишь правое дело, Владимир, ты богатырь, витязь, князь князей, великий государь Руси, все о том ведают.

Владимира растрогали и воодушевили слова Рогнеды.

– Так что для меня ныне Гора? – вырвалось у него.

– Ты могучий и сильный, – ответила Рогнеда, – но сильна и могуча такожде и Гора.

– А в чем, в чем ее сила?

– Когда ты покидал Киев, они радели не о Руси, а о себе, только о себе…

– Знал я это, Рогнеда, но не боялся: в Киеве сидит моя жена – княгиня.

– Ты проливал кровь со своими воями в землях Руси, а они только и ждут, чтобы ты дал им земли.

Владимир засмеялся:

– Да разве я не знаю Горы? Что делать – без нее не проживешь. Она меня поддерживает, но я должен такожде печься о землях, там свои князья, воеводы, бояре. И тем землям приходится нелегко, Рогнеда. За многие годы прошел я Русь из конца в конец. Все земли тянутся к Киеву, у всех свои враги, все земли дают мне, что могут, но хотят удержать что-то и себе. В каждой земле свой суд и правда, свои законы и поконы, каждая молится своим богам. Вон, – он кивнул в сторону треби-ща, – стоят боги всех земель, я молюсь им, они берегут меня…

– Я лишь твоя жена, Владимир, и не все разумею. Скажи только, почему Гора да и, пожалуй, весь Киев не молятся теперь нашим богам?

Лицо Владимира стало суровым.

– Видел днесь, так, Гора не молится моим богам, богам Руси.

– Христиане они.

– Знаю, вижу, – сердито крикнул Владимир. – Христиане веруют в Бога Отца, Сына и Святого Духа… Слушай, Рогнеда, ныне вся Русь Христа не примет. Я позволил людям земель молиться тем богам, каким сами пожелают. Перун или Христос – не все ли равно?

– Они не токмо молятся. Я много теперь знаю о христианах. Они проповедуют, будто Бог освящает добро богатых, а бедняку дает рай на небе… В Киеве немало христиан и не среди бояр… Не понимаю, не понимаю, но у христиан есть какая-то сила.

Владимир с любопытством, насмешливо посмотрел на нее:

– И впрямь я много лет провел в походах и не ведаю, что творится у меня дома. Может, и ты христианка?

Видно было при свете месяца, как лицо Рогнеды стало суровым, а ее большие глаза сверкнули.

– Верую, – твердо промолвила она, – в богов моих отцов – Одина и Тора, верю и в твоих богов – Перуна и Дажбога.,. Ты мое сердце, душа и вера…

– Прости. – Владимир положил ей руку на плечо. – Мне очень больно, Рогнеда, потому так и говорю. Я знаю тебя, верю в тебя. Наша вера, наш закон, наша сила победят все.

– Однако они нам не верят, они ездят в Константинополь, а ромеи – сюда, ты враждуешь с Горой, а Гора ищет друзей и поддержки за морем, у Византии.

– Теперь я услышал то, что больше всего меня беспокоит, – промолвил Владимир. – Ты сказала правду, Рогнеда.

Он встал и подошел к окну. Поднявшись с кресла, пошла следом и Рогнеда. За окном виднелись дворы, темные терема, стена, а за нею Подол, воды Днепра, луга и леса по ту сторону реки, небо во всей его красе, с полной золотистой луной и россыпью звезд.

– Я не боюсь Горы, – промолвил Владимир. – Желая добра и счастья людям, я прошел Русь из конца в конец, воссоединял, устроял ее.

Глядя вдаль, он, видимо, вспоминал далекие походы, гостинцы в поле, огни на курганах, конский топот.

– Я берегу старый закон и покой, почитаю веру отцов, но нет ничего нерушимого на свете. Наступит время, я заменю старый закон новым. Я поклоняюсь старым богам, но душа жаждет новой, иной веры.