Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

— Что с тобой, лучший друг? — спросила Клара Викторовна, удивляясь, что же это Курчев не обнял ее и не поцеловал, хотя она сама бросилась к нему на шею и чмокнула в щеку.

— Амба, Кларка. Хана мне. Хоть топись.

«Вот так они все», — с грустью подумала переводчица, но тут же победила природная доброта и Клара Викторовна потащила лейтенанта на кушетку, усадила, провела ладонью по двухдневной щетине и стала успокаивать, как маленького, — совсем как две недели назад очаровательного подполковника.

— Брось, лучший друг, брось. Ну, не будь чижиком. Бриться надо, герр лойтнант.

— Дерьмово, — повторил лейтенант, несколько смягчаясь.

Полчаса назад майор Пеликанов ввел его в кабинет, сел за стол и, уставясь необычайно светлыми глазами без ресниц в Курчева, сходу спросил:

— Ну? Чего там агитировал?

Толстый майор, сидевший за вторым столом, поднял голову и стал с интересом пожирать глазами лейтенанта.

— Вы где служите? — продолжал майор Поликанов. — Что за политинформация в коридоре?

— Что? Я — ничего… — пробурчал Борис.

— Вы знаете этих людей? Вам поручено было с ними разговаривать? Что за разболтанность? Разгильдяйство. Поглядите на себя, лейтенант. Это офицерский вид?

— Дай ему поглядеть, — кивнул майор своему толстому сослуживцу.

Тот вытащил из ящика большое, невесть откуда тут взявшееся прямоугольное зеркало.

— Возьмите, — брезгливо сказал майор. Курчев положил зеркало на край его стола.

— У меня, — соврал, — экзема.

— А сифона у вас нет?

— Кажется был, но вылечили.

— Ну, так вот полечитесь еще, до двух часов, — усмехнулся майор. — Понюхаем пока вас. Где его дело? — повернулся к напарнику. — Затирухин почесался или нет?

— Погляди у себя. Вчера чего-то присылали, — откликнулся толстый и по тону толстяка Курчев понял, что между этим зданием на набережной и тем, на окраине Москвы, пробежала какая-то кошка.

— В два часа возвращайтесь. Пропуск будет, — буркнул рыжий майор, ныряя с головой к открытой тумбе стола.

— Слушаюсь, — поднялся Курчев и оттого, что был без шапки и козырнуть, естественно, не мог, больше обычного сутулясь, вышел вразвалку из кабинета.

— Ну как? — спросил Герой, от любопытства даже поднимаясь перед лейтенантом, будто Курчев был его временным начальством.

— Ничего. Хана, — мотнул головой Борис, решив, что в демобилизации отказано, а вызов на два часа грозит чем-то худшим, чем отказ в демобилизации.

— Ну и ну, — покачал бритой головой Герой.

«Еще счеты на мне начнут сводить с окраиной», — подумал лейтенант, не задерживаясь возле капитанов.
Перетянувшись в гардеробе портупеей, он выскочил на холод мартовской набережной, и первое, что пришло ему в голову, — позвонить переводчице. Не почему-нибудь, а просто он знал, что другого случая зайти к ней не будет, да и на набережной сильно дуло. Через проходные дворы до переводчицы было минут пятнадцать ходу.
Теперь, сидя с ней рядом на кушетке, он почти жалел, что завалился сюда. Псевдовосточные шаровары вместе с такой же блузкой не столько скрывали, сколько обещающе подчеркивали полузабытые Курчевым прелести переводчицы. Сама она была мила, даже нежна, гладила лейтенанта по щеке и, нисколько не страшась последующего, прижималась грудью к его плечу.

— Мне к двум туда, — показал он свободной рукой на потолок, то ли извиняясь, то ли наперед оправдываясь за грядущую неудачу. После переводчицы женщин у него не было.