Владимир Лебедев

[Выставлялся] на всех выставках (1924–1932), устраиваемых Всесоюзным Обществом Культурной Связи с Заграницей (ВОКС). В Японии, Германии, Франции, Швеции, Италии (приобр.), в Англии (где мои работы приобретены для Тэйт Галереи) и на всех больших наших выставках Десятилетия Октябрьской революции по заказу Совнаркома, Пятнадцатилетия Великой Октябрьской революции в Ленинграде (где была отдельная комната) и в Москве на Всесоюзной полиграфической, «Индустрия Социализма», «Показ лучших произведений» Третьяковской галереи 1941 года и на всех ленинградских выставках.

В живописи я работал главным образом над портретами, цветами, фруктами, меньше над пейзажами, также я делал и в акварели. Была еще сделана серия «Балерина», «Акробатки» и моделей. Работы имеются в Гос. Третьяковской Галерее, Русском Музее и музеях периферии. С 1937 года у меня опять появился интерес к детской книге, но она пошла несколько по другому руслу (признана уже была в 1934 году). Я стал делать рисунки для детей более предметно. Проводя много времени в детских домах, я пополнил свой арсенал, воздействую новыми методами и средствами: «Игрушки и зверушки», «Мы военные», «Живые буквы» (азбука), сборник «Раз, два, три, четыре» (последние три книжки с Маршаком были очень хорошо приняты как сотрудниками, непосредственно ведущими работу с детьми, так и прессой).

Начатая серия артистов-ленинградцев была прервана нападением немецких фашистов на нашу страну. Я переключился сразу на агитработу. Стал делать плакаты и листовки для фронта и тыла и был утвержден как отв. редактор издательства «Искусство», выпускавшего их в Ленинграде. Начал работы по «очерковому» лубку, для этой работы я привлек опытного художника Владимирова[127], корреспондента на многих войнах. Часть основной группы моих соратников по детской книге тоже включилась в эту работу. Ленинградский Союз работал с нами в контакте.

После получения телеграфного списка от Председателя Комитета по делам искусств, в котором был и я, вылетел в конце прошлого года из Ленинграда. Некоторое время болел, потом при содействии Наркомпроса (в системе которого сейчас находится Детгиз) пробрался в Киров. Сделал там костюмы и декорации для пьесы Е. Шварца «Одна ночь» («Осажденный Ленинград»)[128].

По приезде в Москву в начале мая с/г. по вызову ТАСС работаю как автор-плакатист в контакте Маршака над «Окнами»[129] (ТАСС). Сделал военную часть сборника Маршака для Детиздата.

1942

Август

Василий Власов. Памяти Лебедева

Из выступления на вечере, посвященном памяти В. В. Лебедева, в Государственном Русском музее 26 апреля 1973 года[130]

Я познакомился с В. В. Лебедевым в 1926 году в Детском издательстве. Я пришел туда, потому что хотел учиться у Лебедева и так ему заявил при встрече. Он взял папку с моими работами и медленно стал их просматривать со скучающим видом, который тем не менее вовсе не исключал его очень сосредоточенного внимания. <…> Когда я сказал, что хочу у него учиться, он очень долго думал и сказал: «Никто не может в нашем искусстве учить другого, каждый должен учить себя сам, нужно уметь „учиться“, то есть „учить себя“. Были отдельные феномены, которые могли учить других людей, но — учить, — он сделал брезгливую физиономию, — нет, это не для меня. Работайте с натуры и обязательно в упор, никогда не думая о внешней стороне ваших работ, так, как вас учил играть в футбол ваш тренер, который мало придавал значения зрелищной стороне и считал, что важен результат. Приходите, охотно буду давать вам советы и помогу, чем смогу».

Я попросил разрешения посмотреть его работы. Вскоре я пришел на ул. Белинского, где В. В. поселился в начале 1920-х годов. Его мастерская меня изумила. Я был во многих мастерских: в детские годы в Пенатах, был и у Бродского, Филонова[131] и многих других. Здесь же было всё на них непохоже: всё было очень чисто, очень аккуратно, очень пусто. Ничто не должно было напоминать, что здесь живет художник. Комнату занимала домработница Катя — финка, которая раньше служила у петербургской кафешантановой дивы. Стояло два простеньких мольберта, висели боксерские перчатки, гантели, и почему-то меня поразил старинный дамский манекен, стояли белые табуретки, чертежная доска на козлах. И никакого стола, подставка для модели, когда нужно, служила как стол.