Владимир Ост. Роман

Трудно сказать, сколько времени так могло продолжаться, ибо и Григорий, и Алена, казалось, были готовы предаваться наслаждению бесконечно. Однако вскоре наступил-таки момент, когда остервенение страсти достигло апогея.

Прежде чем замереть, Алена в исступлении подняла вверх правую ногу и с криком лягнула бильярдный стол. Опираясь, таким образом, одной ногой о борт стола, а второй о сетку лузы, она прижалась спиной к груди Хлобыстина, и вот в эту-то секунду кадр, который столь скрупулезно выстраивал Наводничий, наконец, сформировался сам собой. Во-первых, в кадре появились обе туфли, и они естественным образом обозначили боковые границы картины. А во-вторых, при ударе в борт старенький стол качнулся, отчего пизанская башенка шампанского (ведь бутылка отчасти стояла на бюстгальтере), в общем, накрененный сосуд опрокинулся, попав как нельзя лучше в нижнюю часть кадра, да при этом еще и выпустив на ракушку поток шипящей пены.

Василий всем свои существом ощутил, как объектив поймал нужную картинку, линзы еще секунду назад были словно запотевшими, замутненными, слепыми и – вдруг прозрели. Он обожал такие мгновения – когда кадр, будто по волшебству, вдруг обретал внутреннюю гармонию и совершенство. Словом, наступил миг, когда Василий мог удостоить кусочек жизни, ограниченный прямоугольной рамкой, профессионального запечатления на фотографическую пленку.

Ярко полыхнула фотовспышка, и сработал затвор аппарата.

Алена не услышала этого специфичного звука – чувственная радость исторгла из ее уст крики, которые отгородили ее от окружающих шумов. И фотовспышку она тоже не заметила – похоже, в ее сознании полыхнула вспышка помощнее.

Что же касается Григория, то он, в отличие от своей наездницы, в эту сладостную минуту оказался более восприимчивым к внешним раздражителям и открыл глаза, и, выглянув из-за плеча подруги, ойкнул при виде стоящего в четырех шагах от него Василия.

После чего и Алена открыла глаза.

Окажись на ее месте какая-нибудь древняя гречанка (с характерным для древних гречанок воображением, воспаленным близостью теплого моря), та наверняка решила бы, что из полного золотой пены лона ракушки явилась сама Афродита Анадиомена. И гречанка, конечно, изумилась бы тому, что богиня красоты и любви ни с того ни сего приняла облик мужика в синем свитере. Но Алена не была древней гречанкой, а наоборот, была современной русской девушкой, и, возможно, поэтому, узрев Василия, ничуть не удивилась и не смутилась. Кстати, этот факт также не может с окончательной безусловностью свидетельствовать и о бесстыдности Алены, монтажера мультипликационной студии «Взлет». Без сомнений, она, скорее всего, все-таки сконфузилась бы, если бы обнаружила, что кто-то фотографирует ее в столь пикантном положении. Но к моменту открывания ее глаз опытный папарацци уже успел спрятать фотоаппарат за спину, и поэтому Алена не нашла весомых поводов для того, чтобы стушеваться, и румянец женского счастья на ее щечках не был приумножен краской девичьей застенчивости.

– Привет, – сказала она, и отцепила наконец левую туфлю от сетки лузы, и опустила обе ноги на пол. Но вставать с Хлобыстина и не подумала. Она блаженно улыбалась.

– Привет, – ответил Наводничий.

Он незаметно положил фотоаппарат на бильярдный стол и, приблизившись к Алене чуть сбоку, протянул ей букет.

– Ой, это мне? – сказала она, и Осташов увидел, как цветы на упруго покачивающихся стеблях перекочевали из большой мужской ладони в женскую ручку с ногтями, накрашенными розовым лаком, и одновременно с этим Владимир услышал звук «з-з-з», недвусмысленно указывавший на то, что кто-то расстегнул короткую «молнию». Поскольку из тех, кто находился перед Осташовым, только Наводничий был одетым, не составило труда догадаться, кто именно произвел расстегивание. А по расположению правой руки Василия, можно было с той же легкостью сообразить, что именно он расстегнул – ширинку.

– Обожаю цветы, – сказала Алена, скрытая от Осташова массивной фигурой Василия. – Спасиб-ом-ым-мум, – ее слова благодарности перешли в мычание с придыханием, а рука швырнула цветы на бильярдный стол, и пять красных тюльпанов, рассредоточившись в полете, пружинисто упали на черный бюстгальтер и зеленое сукно.

Владимир стоял в оторопи. Он ожидал какой угодно развязки, но только не такой. Единственное, что было ясно – он получил ответ на вопрос, которым задавался чуть ранее: «Что будет делать Вася, когда поймет, что он вне игры?»

Все произошло против всяких правил. Наводничий вышел на поле и сразу понял, что угодил в офсайд. А кто бы не понял? И что же он делает? В отсутствие на поле судьи, игрок сам фиксирует факт собственного нахождения вне игры (фиксирует на фотопленку), а затем без колебаний продолжает атаку на ворота противницы и забивает гол. И противница (в отсутствие судьи), похоже, с радостью засчитывает гол в собственные ворота…