Владимир Раевский

Получив согласие императора, Васильчиков составил «Проект об устройстве тайной военной полиции при гвардейском корпусе». В записке к проекту, представленному начальнику генерального штаба, он писал: «Вы найдете сумму немного великой, но вы очень хорошо знаете этих мерзавцев, необходимо им хорошо платить». Далее генерал замечает, что явное ее существование неудобно, «опа должна быть так учреждена, чтоб и самое существование ее было покрыто непроницаемой тайной».

Решение состоялось, вскоре был подобран начальник мерзавцев. Им стал обер-мерзавец, успевший уже проявить себя в слежках и доносах, полковник Грибовский.

Система доносов быстро распространилась в армии и но всей стране. Декабрист Батеньков, служивший тогда в штабе Аракчеева, вспоминал: «Я шел с Аракчеевым по набережной Фонтанки. Вдруг указал он мне на одного нарядного человека… «Смотрите только на пего». С приближением нашим щеголь поворотил в сторону и быстро вошел в молочную лавку. Граф пояснил, что вот и шпион. который за ним наблюдает. К этому прибавил: «Государь умен, истинный царь, это но значит, что он в чем-нибудь мне не доверял, полиция без его приказания исполняет на всякий случай свое дело. Она меня не так любит, как свой долг».

Раевский действовал слишком смело и страстно. В офицерской среде откровенно высказывал свои суждения о злоупотреблениях высших чиновников, разоблачал основное зло России: «Кто дал человеку право называть человека своим и собственным?» По-братски обращался с солдатами, делился с ними табаком, иным помогал деньгами. Постоянно говорил, что офицеры и солдаты братья и никому не позволительно физически наказывать последних. Строго следил за тем, чтобы положенное довольствие солдаты получали сполна.

Когда Раевскому стало известно с волнениях в Семеновском полку, он поспешил поделиться этой новостью с солдатами своей роты. В конце беседы сказал:

— Молодцы семеновцы! Придет время, в которое должно будет, ребята, и вам опомниться. Надеюсь, вы будете действовать не хуже семеновцев…

Кто-то из солдат тяжело вздохнул, вполголоса выдавил:

— Вот кабы нам так. От нас в навозе не спрятался бы.

Раевский понял, что разговор зашел слишком далеко, поспешил перейти на другую тему:

— Сегодня в полк придет командир дивизии генерал Орлов, не исключено, что будет в нашей роте. Не осрамитесь…

Генералу Сабанееву по различным доносам стало известно, что Раевский, кроме преподавания уроков, ведет агитационную работу среди солдат. Еще в ноябре 1821 года генерал Черемисинов доложил Сабанееву, что «майор Раевский действительно вольнодумец и вредный для службы человек, а Орлов его ласкает, держит у себя, через «о поощряет действие вольнодумства в других…».

О «вольнодумце» Раевском стало известно в штабе 2-й армии. Главнокомандующий армией писал начальнику штаба армии генералу Киселеву свое мнение по этому вопросу: «Я с вами согласен, что торопиться не должно, но также желательно бы было, чтобы сейчас устранить зломыслящих людей, тогда мы останемся спокойными».

Сабанеев решил не терять времени и 6 января, прибыв в Кишинев, потребовал у Раевского ответов на поступившие доносы, при этом дважды назвал его преступником.

Несколько дней спустя Сабанеев высказал Киселеву намерение арестовать Раевского и заключить в Тираспольскую крепость, так как «он действительно вольнодумец и вредный для службы офицер». Слухи об этом поползли по городу, Сабанеева рисовали как узурпатора. Сочинителем и главным распространителем слухов о себе Сабанеев считал Пушкина.

Раз в армии появился вольнодумец, то полагалось немедленно донести в Петербург, а поэтому в докладе генерала Киселева дежурному генералу Генерального штаба Закревскому в Петербург отмечалось: «…давно я имел под надзором некоего Раевского, майора 32-го егерского полка, который известен мне был вольнодумством совершенно необузданным: нынче по согласованию с Сабанеевым производится явное и тайное расследование о всех его поступках, и, кажется, суда и ссылки ему не миновать».

А тем временем подыскивался формальный повод для ареста Раевского. И он вскоре нашелся. Раевский, почувствовав нависшую угрозу, 1 февраля написал письмо в Измаил своему командиру и другу полковнику Непенину: «Спешу Вас уведомить обо всем здесь происходящем кратко и ясно. Когда прочтете, предайте письмо огню… Сабанеев велел приказы Орлова сжечь и возобновить жестокость и побои!.. Между тем подлец Сущов… подстрекаемый адъютантом Сабанеева, украл у меня какие-то бумаги, письма… написал на меня донос, и все это отдано в руки Сабанеева; еще дело не открыто, в чем это все состоит. Однако Сабанеев тотчас взял из нашей лицеи этого подлеца и отослал его в Тирасполь под свое крыло… Сущов, мерзавец, за мое добро славно заплатил!»

Встал вопрос: как отправить письмо?

Иван Липранди порекомендовал послать письмо с лейтенантом Дунайской флотилии Гамалеем. Тот согласился, но передал письмо не лично Непенину, а через генерала Черемисинова, а тот сразу отправил это письмо Сабанееву.

Здесь падает тень на Липранди, не он ли дал подобную инструкцию лейтенанту Гамалею?