Владимир Раевский

Всякое было на жизненном пути Раевского. Испытал он много горечи, унижения и оскорбления, но ничто не сломило его чуткого и отзывчивого к чужой беде сердца. Пользуясь доверием людей, Раевский начал выполнять наряды откупщиков на поставку чая и вина. Восемь лет был подрядчиком по поставке вина Александровского винокуренного завода в Иркутскую область и в другие районы Восточной Сибири, став как бы посредником между крестьянами и откупщиками, он защищал интересы крестьян.

Раевский понимал, что он невольно участвует в распространении питейного дела, став доверенным винных дел откупщиком, сильно тяготился такой «доверенностью», но иного выхода для себя не видел, другого места, где бы он мог трудиться, не было. Бывшего офицера, поэта, революционера сильно угнетал сей весьма неблагодарный труд. Но что делать? Не выходить же ему на большую дорогу. Разумеется, такие ссыльные, как Трубецкой, Волконский и им подобные, получали солидные суммы от родных или родственников, они могли и не работать. А Раевский не раз повторял: «Весь капитал мой — это я и мой труд». Кое-кто делал едкие нападки на Раевского за его неблаговидную работу. В шестом номере журнала «Развлечения» за 1860 год был помещен юмористический рисунок, а под ним надпись:

«— А, здравствуй, брат, как поживаешь? Как идет литература?

— О, я по-прежнему поэт в душе.

— Что ж ты пишешь нового?

— Отчеты в питейной конторе».

В одном из писем генерал-губернатору Раевский писал: «Откупным делом занимаюсь потому, что на руках больная жена и шесть человек детей… За 32 года постоянного усиленного труда я не приобрел необходимых средств, несмотря на то, что не один миллион прошел через мои руки».

В конце концов Раевский устал от работы и решил перейти на казенную работу с «канцелярским званием». Подал прошение генерал-губернатору Восточной Сибири Броневскому. Тот благосклонно отнесся к этому и направил от себя ходатайство в Петербург шефу жандармов Бенкендорфу. Завязалась переписка, длившаяся более двух лет. Бенкендорф не мог самолично решить такой «сложный» вопрос, надо было получить позволение императора. Но, поскольку «Николай Павлович, — по меткому определению Герцена, — был человек, который держал тридцать лет кого-то за горло, чтоб тот не сказал чего-то», согласия дать не изволил, то и Бенкедорф молчал. Губернатор делал осторожно напоминания, просил ответа на прошение Раевского, и наконец шеф жандармов ответил:

«Как означенный Раевский подвергался… приговору за неблагонамеренные поступки к правительству, то за сим я нашел с моей стороны невозможным входить с всеподданнейшим представлением по вышеупомянутому ходатайству».

Огорченный таким ответом, Раевский обратился с просьбой к бывшему начальнику штаба 2-й армии генералу Киселеву, ставшему к этому времени министром государственных имуществ: «…Ни жена, ни дети не могли разделить прошедшей вины моей… Как отец, по священному долгу я прошу за детей моих, как крестьянин, я решился прибегнуть с просьбою к министру, которому вверено благосостояние мое… как ссыльный, я осмеливаюсь просить начальника, которому известны вина и служба мои». Далее Раевский упомянул, что болезнь и лета его не дают возможности искупить вину на поле чести, а титул канцелярского служителя хотя и не откроет путь к заслугам, но это звание сотрет титул ссыльного, что позволит детям его занять в соответствии с их способностями достойное место в обществе, не краснея за отца.

Напрасно надеялся Раевский на Киселева. Он ему не помог, а переслал просьбу Бенкендорфу. Киселев хорошо знал незаурядные способности просителя и, очевидно, побаивался, что тот, прикрываясь титулом канцелярского служителя, возродит свою антиправительственную пропаганду.

Если раньше Раевский питал какую-то надежду поступить на казенную службу, то ответ Бенкендорфа лишил его этой надежды. Встал вопрос: что яге делать? Посоветовавшись с женой и со знакомыми чиновниками Иркутска, он решил попытать счастья на хлеборобской ниве и торговле хлебом.

Задолго до наступления весны начал строить теплицы и парники. Сельский священник Сперанский уважительно относился к поселенцу и часто восхищался его трудолюбием. Увидев теплицу, полюбопытствовал:

— Владимир Федосеевич, позвольте спросить, что вы задумали?

— Буду выращивать арбузы и дыни.

Святой отец был сильно удивлен затеей поселенца, открыто посмеялся над ним, посоветовал не бросать деньги на ветер. Не нашел он поддержки своему начинанию и у пожилых, многоопытных крестьян села, единодушно считавших дело гиблым.

Раевский всех внимательно выслушивал и продолжал свое дело. А два года спустя в одном из писем он сообщал:

«Снимаю ежегодно 150 отличных арбузов и дынь до 100 штук».