Владимир Раевский

Казалось, все шло у Владимира Федосеевича хорошо, но приключилась болезнь печени. С каждым месяцем здоровье ухудшалось, и он снова отправился в Урик к доктору, декабристу Вольфу, о котором по всей Сибири шла добрая слава как о «исцелителе от всех хворей». Об этой встрече Вольф писал Фонвизину: «Я видел Раевского, он рассказывал мне свое удовольствие при встрече с Вамп, он нарочно приезжал со мною видеться — больной человек, все так же тверд и основателен, любо на него смотреть».

По совету Вольфа Владимир Федосеевич поехал на только что открытые Туранско-Нркутские воды на реке Икаугун. Лечение повторил трижды и воспрял духом: он поправился. В письмах к Батенькову рассказал: «Девять лет был болен затвердением печени, 9 лет ожидал смерти. А потом понял, что жизнь без этих физических страданий была бы не полна». На Туранских минеральных водах в 1840 году Раевский написал «Думу»:

Шуми, шуми. Икаугун,
Твой шум глухой, однообразный
Слился в одно с толпою дум,
С мечтой печальной и бессвязной!
. . . . . . . . . .
Текут вперед изгнанья годы,
Все те же солнце и луна,
Такая ж осень и весна,
Все тот же гул от непогоды.
И та же книга прошлых лет,
В ней только прибыли страницы,
В умах все тот же мрак и свет.
Но в драме жизни — жизни нет,
Предмет один, другие лица…

Созерцание мощного водопада Икаугупа, гряды гранитных стен и гор. «дикого леса» — все приводило Владимира Федосеевича к размышлениям о величии и вечности природы и о краткости человеческой жизни. Всех людей на земле он считал временными пришельцами. И постоянными жильцами могилы. В своих философских рассуждениях он не раз подчеркивал, что не умирает лишь тот, кто оставляет после себя добрую память.

В течение девяти лет Раевский занимался хлебопашеством. Случались неурожайные годы, но он всегда был готов к ним: от предыдущих лет приберегал хлеб и корма для скота. Если бы на крестьян не начали налагать «безбожный насильственный налог и устанавливать произвольные цены за хлеб, не окупившие труда», то Раевский продолжал бы заниматься хлебопашеством, тем более что в губернаторстве он имел славу деятельного и добросовестного человека, пользовался доверием как знаток края и его нужд. Чиновник особых поручений Струве, вспоминая о закупке хлеба в казну, писал: «Порученные нам закупки совершались успешно… В исполнении этого поручения оказал мне лично большую помощь В. Ф. Раевский по близкому знакомству его с крестьянскими обществами… Проездом через село Олонки я постоянно заезжал к нему, и он снабжал меня своими советами и указаниями».

«Безбожный налог» и очень низкие цены на хлеб, не окупавшие затраченного труда, заставили Раевского бросить хлебопашество, искать другие средства для существования. Найти место для приложения своего труда было непросто. На казенную службу его по-прежнему не брали. А что еще можно делать в глубоком сибирском селении, оторванном на сотни верст от городов? Зная большие организаторские способности поселенца, купец Белоголовый порекомендовал ему работу по найму двух тысяч рабочих для Бирюсинских золотых промыслов и непосредственный расчет с ними. Работа была трудной и опасной. Найти такое количество рабочих — дело непростое, а большие суммы денег, которые постоянно возил с собою Раевский, создавали реальную угрозу быть ограбленным и убитым. Но другого выхода не было. Раевский рискнул.

В течение трех лет, с ноября по март, в любую погоду, днем и ночью можно было встретить Раевского верхом на лошади в самых отдаленных и глухих местах. В поисках желающих работать на золотых промыслах он покрыл тысячи верст по населенным пунктам Сибпри. А в июне для расчета сам выезжал на промысел. Туда и обратно — 500 верст. Знакомые удивлялись его смелости, а жена каждый раз, провожая его, горько плакала. И то, чего она так боялась, однажды свершилось. Разбойники напали на него. Вначале Раевский отстреливался, пытаясь уйти от погони, по, когда под ним была убита лошадь, бандиты схватили его. Отобрали остаток денег, сняли костюм и сапоги, а самого изрядно избили. «Убийцы не докончили убийства, но истязали меня жестоко», — рассказывал потом Раевский.

Долгие недели он не поднимался с постели, а когда поправился и снова решил продолжать прежнее дело, Авдотья, упав перед ним на колени, заголосила:

— Володенька, не оставляй нас. Пожалей детей. Чует мое сердце, что ты погибнешь и нас погубишь. Заклинаю тебя, оставь эту проклятую работу…

— Хорошо, я подумаю…