Владимир Высоцкий как гений песенного ширпотреба, сгоревший в творчестве ради излишеств

Гастроли слабого сердцем Высоцкого в Узбекистане летом (1979 года), когда жара в тех местах доходит до 40 и более градусов, — что-то несуразное. Возможное объяснение: срочно понадобились деньги, а на довольно коррумпированном юге СССР было легче организовывать «левые» концерты.

* * *

Власти препятствовали становлению Высоцкого как супергероя, частью исходя из принципа «не сотвори себе кумира»: защищали массу народа от впадания в обожательские крайности.

КГБ присматривал за Высоцким, чтобы тот не делал глупостей — вредных для него самого и для государства. Это была, скорее, защита Высоцкого. Опека его была не очень тщательной. Возможно, решили не мешать ему физически деградировать, потому что опыт говорил, что излечение маловероятно. Кстати, злоупотреблявших талантов в Москве конца 1970-х, начала 1980-х хватало и без Высоцкого: Олег Даль, Василий Ливанов и др. КГБ им тоже не организовывал лечения, хотя уж они-то чем угрожали? Надо думать, что в качестве национального достояния они властями не воспринимались (поскольку не были высокопоставленными чиновниками, академиками и т. п.). Или же было опасение вызвать ненужный шум. Или же вопрос застревал где-то между ведомствами бюрократизированного государства. А может, даже была установка на «естественный отбор».

Насчёт невозвращения Высоцкого из заграничной поездки КГБ мог быть спокойным: вернулся бы Высоцкий или не вернулся, Советской власти это бы не повредило. Плакаться на Западе ему не было оснований, а разоблачить он ничего не мог, потому что всё уже было разоблачено до него.

* * *

Поэт и пр. Юрий Колкер, местами довольно ехидный критик, о «рецепте Высоцкого» (статья «Высоцкий без гитары»):

«Второй личиной Высоцкого стала военная тема. Опять, как и в первом случае, он брал чужое: как не был он в лагерях, так и войну знал понаслышке. И опять он играл наверняка: апеллировал к тому, что находило отклик в сердцах многих. Война, победа над нацизмом — вот что еще оставалось у советских людей общего; это было святое, неприкосновенное, — не случайно ведь и любое напоминание о том, что войну против преступника Гитлера вел, собственно говоря, преступник Сталин, встречали, да и по сей день встречают, негодованием. Но если приблатненная песня была только внутренне — через всё тот же социально-близкий элемент — сродни дорвавшейся до власти кремлевской черни, то здесь, в песне военной, Высоцкий уже прямо оказывается в русле официальной кремлевской политики и служит ей верой и правдой. Мало того, он служит ей лучше чиновных советских поэтов и композиторов. У тех продукция была выхолощенная, приглаженная, а у Высоцкого — словно бы душа народная заговорила, с всё той же грубоватой, непричесанной, но зато уж и несомненной правдой-маткой. Как тут слезу не уронить?»

Вплоть до начала 1980-х военные потери служили оправданием дефицита всяких благ при развитом социализме, и Высоцкий со своими проникновенными песнями о войне придавал этому оправданию убедительности, то есть был для Советской власти очень даже кстати.

* * *

Высоцкий в последней серии фильма «Место встречи изменить нельзя» победно рычит: «Теперь пусть выходит горбатый… Я сказал, горбатый!» (это он указывает главарю взятой с поличным шайки, чтобы тот выбирался из подвала). Нет, я догадываюсь, что сценарий писан не Высоцким и что режиссёр у фильма всё-таки Станислав Говорухин, но могу себе представить, как дёргаются на этом месте все горбатые зрители, а также многие из сильно сутулых и вообще имеющих какие-то существенные физические дефекты. Некоторые вещи нельзя позволять себе даже в отношении врага — и даже если ты всего лишь играешь в кино, но играешь героя положительного (пусть и не лишённого больших недостатков). А если ты их всё-таки позволяешь себе, то ты горбат нравственно.