Я проверил по «Эре милосердия» Вайнеров. Там то же самое, но там Жеглов — менее положительный персонаж, чем в фильме. Почти отрицательный. В фильме хватает отклонений от романа, но вот где действительно надо было отклониться, этого не сделали.
Кстати, эпизод со смертью Левченко в романе выглядит так:
— Ты убил человека, — сказал я устало.
— Я убил бандита, — усмехнулся Жеглов.
— Ты убил человека, который мне спас жизнь, — сказал я.
— Но он все равно бандит, — мягко ответил Жеглов.
— Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, — сказал я тихо.
— Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения…
— Ты убил его, — упрямо повторил я.
— Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, — убежденно сказал Жеглов.
Я посмотрел в его глаза и испугался — в них была озорная радость.
— Мне кажется, тебе нравится стрелять, — сказал я, поднимаясь с колен.
— Ты что, с ума сошел?
— Нет. Я тебя видеть не могу.
Жеглов пожал плечами:
— Как знаешь…
Я шел по пустырю к магазину, туда, где столпились люди, и в горле у меня клокотали ругательства и слезы. Я взял за руку Копырина:
— Отвези меня, отец, в Управление…
— Хорошо, — сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус.
Я оглянулся на Пасюка, Тараскина, взглянул в лицо Грише, и мне показалось, что они неодобрительно отворачиваются от меня; никто мне не смотрел в глаза, и я не мог понять почему. У них всех был какой-то странный вид — не то виноватый, не то недовольный. И радости от законченной операции тоже не видно было.
Копырин мчался по городу и бубнил себе под нос, но не про резину, а что-то про молодых, про несправедливость, судьбу. Но я не очень внимательно слушал его, потому что обдумывал свой рапорт. С Жегловым я работать больше не буду.
Сценарий к фильму писали сами братья Вайнеры, причём якобы ориентируясь на Высоцкого. А Высоцкий даже утверждал, что они писали Жеглова с него (Валерий Перевозчиков, «Правда смертного часа»):
— Вам было интересно работать над ролью Жеглова?
— Братья Вайнеры писали этот характер немножечко с меня — с того образа, который создался в их воображении, благодаря моим песням. Мне в картине проще было работать из-за этого.
Размахивание Высоцкого руками в роли Гамлета — слишком экспрессивное, неестественное, не нордическое. Но может быть, Высоцкого заставлял махать руками режиссёр-новатор Любимов (продолжатель Мейерхольда, стремившийся эксплуатнуть протестную тему в неявно-подрывных целях), а сам Высоцкий был снова почти ни при чём. Любимовский вневременной и транснациональный Гамлет в трико и без шпаги — это слишком большая абстракция даже для театра. Разумеется, театр — это условность, но делать его ещё большей условностью значит оригинальничать (= привлекать к себе незаслуженное внимание). Чтобы кто-то имел возможность выпендриваться посредством отклонений от нормы, надо, чтобы большинство других эту норму соблюдало. А нормы ведь нередко имеют какое-то положительное значение, иначе бы они не складывались. Высоцкий — соучастник театральных выпендриваний Любимова.
Об актёрских способностях Высоцкого. Марк Дейч, статья «Феномен Высоцкого»: