Владычица морей

Чарльз Эллиот через террасу выпрыгнул наружу. Все ринулись сквозь окна и двери. В углу к каменной стене прислонена лестница, и по ней взбирается китаец огромной толщины, и ему помогают человек пять чиновников.

— Е! Е! — в диком восторге заорали матросы, подымая лестницу и хватая толстяка. Е стащили и повернули лицом к коммодору.

— A-а! Вот ты! — схватил его за оба плеча Эллиот и тряхнул как тумбу, которой вбивают сваи.

— Это наконец сам Е!

Толстяк ослаб, маленькие глаза его бегали, а огромное лицо набухло буграми, нос вспух, он отекал на глазах. Коксвайн обхватил Е вокруг пояса и во весь вес поднял его на руки. Толпа моряков пришла в неистовство от восторга, люди теряли разум, они плясали, орали, прыгали как дикари сплошной массой вокруг Е, и каждый заглядывал ему в лицо, а Е в ужасе щерился, как пойманная крыса гигантского размера, и бух, как надувной мяч, и обливался жиром.

Раздался мощный хохот отряда военных кули, вошедших во двор и увидевших схваченного Е. Жители окрестных кварталов также набивались во двор. Они смеялись, показывая на Е руками.

Эллиот почувствовал сильный удар в спину. На мгновение показалось, что он ранен. Боль отозвалась во всем теле. Он обернулся. На земле лежал брошенный камень. Пущен детской, но сильной рукой. Если б матросы заметили, не пожалели бы подростка. «Может быть, он похож на моего родного сына!» — подумал Эллиот. Боль не проходила, напоминая, что здесь не театр, где разыгрывают потешную комедию. Удар может быть и покрепче, даже смертельный. Каждая палка о двух концах. Он вспомнил сетование Элгина на несправедливость наших действий и впервые подумал, что они могли не быть лицемерны. Конечно, весь наш успех еще ничего не означает. Самому не так-то приятно сносить боль и грубости. Почувствовалось зло.

Коксвайн накрепко связал руки Е веревкой, и чудовище повели, как бегемота. Хохот китайцев стал еще громче. Это был больной смех излечивающегося больного, исстрадавшегося от вековых ран, при виде злодея, которому пришел конец. Е затрясся, проходя мимо хохочущих кули. Его забило сплошной дрожью, которую он не в силах остановить и не может скрыть, он никогда не нуждался в умении владеть собой, у него не бывало подобных трудных минут. Каждое новое выражение испуга, вздрагивание лица вызывало взрывы хохота китайцев. Население Кантона готово было травить, дразнить его. А джеки показывали, как его повесят или как ему отрубят голову.

Ликующие западные варвары вели его на веревке через весь Кантон. Какие ужасные предатели вокруг, как мало Е рубил им головы!

Е уже не мог идти и сваливался, но его подняли. Кули подали кресло на носилках. Е взвалили на него, принесли в ямынь и сняли с креслом вместе.

Увидя себя в собственном ямыне, Е приободрился. «Меня убьют? — желал бы знать Е. — Не похоже…» Е поднял голову. Он приведен не на казнь. Важные чины в золотых эполетах сидели за его собственным столом. Он знал, какие отличия и нашивки означают должности, заслуги и чины варваров. Выражение упрямства и бычья осанка стали возвращаться к Е. Являлся сильный зверь вместо посмешища.

Перед ним адмирал Сеймур, генерал Струбензее, французский адмирал Арни и офицеры, все без зла на лицах. Переводчик-офицер вежливо объяснил, что с ним будет говорить адмирал Сеймур. Лицо Е выразило удовлетворение. Это достойно.

Едва допрос начался, как Е опять впал в ничтожество. Собралось множество офицеров. Кругом сидели офицеры и быстро срисовывали его. Е объяснили, что тут корреспондент газеты «Таймс» Кук. Е опять стал валиться на бок, но его поддержали и дали прийти в чувство.

После нескольких вопросов он выбрал удобное мгновение и спросил:

— Что теперь со мной будет? — Руки его постыдно задрожали в ожидании ответа.

— Жизнь Е будет сохранена, — ответил Сеймур. Переводчик еще не переводил, адмирал не закончил фразу. — Скажите ему, что не в нашем обычае лишать жизни захваченных в плен противников.

Выражение лица и тон Сеймура могли навести страх на кого угодно. Е не понимал слов, но почувствовал трепет, на него повеяло смертельным холодом, и он боялся перевода.

И вдруг бугры на лице Е опали, глаза открылись, явилось выражение самодовольства — и все так быстро, словно из него, как воздух из мяча, вышел весь страх, и остался Е в своем обычном виде.

— Такой он нам и нужен, — сказал Сеймур.

— Что? — возмущенно вскричал Эллиот.

«Со мной ничего не будет», — решил Е и взглянул на Эллиота. Е ухмыльнулся. Он по-прежнему пытался уверить себя, как низки и ничтожны перед ним все эти варвары моря и суши из стран Запада. Он сразу обнаглел. «Это ничтожества. Весь мир боится Китая! Я еще подумаю, стоит ли мне отвечать вам. Попробуйте-ка теперь…»

— Адмирал спрашивает, где попавший в ваши руки англичанин Купер, — заговорил Смит. Уже при звуках голоса адмирала на лице Е опять стали выступать отеки.

Е молчал. Казалось, от страха ему отшибло память. Или он искусно притворялся?

— Я… я… не могу вспомнить… Ах, кто такой этот Купер? — сощурившись спросил Е.

Смит напомнил, где, кто и при каких обстоятельствах схватил хозяина гонконгского дока Купера.