Владычица морей

— У вас ли еще мало славы! Вы не служите, не занимаете государственной должности, которая при коронации должна быть обязательно поощрена и формально упомянута и оценена, хотя бы на ней сидел дуб. Но на этих должностях нет таких настоящих деятелей, как вы. Скажу вам, что мы возводим в честь всякую сволочь. Кто бы мог представить вас к награждению? Главный морской штаб? Врангель?

— Мне нужна оценка от имени государства и государя, независимо от меня самого.

— Я пытался, как председатель Императорского русского географического общества, представить вас на золотую медаль за ваши открытия. Так начался вой…

— Кто завыл?

— Бароны. И их прихвостни, ученые. Вы знаете, чего мне пришлось наслушаться. «Он не ученый! Он — подозрительный человек. Он неблагонадежный! Ни один академик его не признает и никогда не признает». А в чем дело? Бароны не могут вам простить…

— Чего?

Константин впал в ироничный свирепый тон и большими шагами прошелся враскачку.

— Я продолжаю свое дело… — Невельской мысленно был все время с теми, кто продолжал его открытия на Дальнем Востоке и во всем мире. У него все сведения по русским и иностранным источникам, письма, карты, признания друзей, рассказы и свидания. У него безостановочный ход собственных мыслей. Он неудержимо продолжает то, что задумал еще в плаваньях с великим князем. Это неохотно признается всеми, ведь он не имеет государственного поста, он не вельможа и не чиновник.

— Но я с чиновниками живу, и мне надо дать возможность не унижаться перед ними, не попадать на каждом шагу в неудобное положение. «Это еще кто такой? Мы вас и не знаем, милостивый государь». «Да вы и в торжествах не были отмечены, вы не наш. И видно, ваше дело не очень-то нужно и сам вы… того-с… Чудак, может быть, какой-то. У нас все признаются, кто нужен».

— Вас считают неблагонадежным?

— А что я сделал Врангелю?

— Вы сделали открытие. Поэтому вы стали ему врагом на всю жизнь при всем благородстве нашего достопочтенного Фердинанда Петровича. Ему и всем баронам.

— А за что?

— Я вам сказал, за то, что вы открыли то, что он закрыл. Бароны мстительны, мало того, что они вам этого по гроб жизни не забудут, они пустят про вас и в веках черт знает что. Они объединены и живут по закону: око за око, зуб за зуб. За что же вас награждать, когда вы у всех как бельмо на глазу. Когда вы сделали для России больше, чем все наши генералы-завоеватели! И все этим возмущены и завидуют. У нас из-за крестьян идет сейчас такая кутерьма, какую невозможно было ожидать. Благодарение судьбе, что у нас нет парламента, а то началась бы такая бестолочь, все переругались бы, не сложилась бы ни одна партия[79]. Хорошо, что хоть я могу зареветь, как в трубу на палубе, и расправиться.

— Так, меня едят поедом за неблагонадежность? Я человек подозрительный, с отрицательной фамилией?

— Да как же можно! У баронов есть свой хвост из русских столбовых. Хорошо, что государыня наша по рождению немецкая принцесса. Как и моя жинка, великая княгиня… Жены наши — немки, и в этом их сила, они терпеть не могут наших баронов и всячески стараются показать, что не имеют с ними ничего общего. К ним не подъедешь. А представьте, мы вернулись бы ко временам Алексея Тишайшего и была бы у Александра Второго государыня из русского рода, какое бы подхалимство наши немцы развели вокруг нее, и она по своей русской доброте любезно покровительствовала бы.

Константин в эти дни собирался в Европу к умирающему отцу своей жены, а потом должен поехать в Англию. Он замечал щегольство Невельского и хотел о чем-то спросить своего старого товарища, но не стал. Щегольство Невельского после валенок и вшей! Всякое у него случалось. Всякое приходилось. Константин намеревался в Англии попытаться исправить ошибки брата. Он надеялся на королеву и ее мужа. Он не раз ссылался на высказывания Герцена о том, что из западных держав России надо устанавливать надежную дружбу с Англией. Только с Англией.

Константин совсем рассвирепел, понося вельмож и чиновников. Он еще больше разжигал Невельского. Более близких товарищей, как они, не могло быть. Но они люди разных миров, сама жизнь все более разводила их, они не поддавались, оставаясь товарищами, и встречи их были отрадами друг для друга. Константин говорил с яростной озлобленностью и все расхаживал враскачку, как по палубе, в те поры, когда курили вместе в шторм за гальюном и великий князь просил Геннадия Ивановича позволить ему затянуться из его трубки. Константин не из тех, кто забывал свои привязанности. Из рук этого учителя он получил моря и океаны, паруса и машины…