Власовцев в плен не брать

В трубке шуршало. Воронцов знал, что со связью всё в порядке. Просто комбат молчит. Пауза длилась недолго:

– Ты понял, Воронцов, какая война пошла? Это тебе не сено-солома. Как мы их молотим, гвардии старший лейтенант! Буду писать ходатайство на присвоение тебе очередного воинского звания капитан! Что с боеприпасами?

– Пополняем из ротных запасов. Хватает.

– Хорошо. Кавалеристы подошли. Хоть к шапочному разбору, но с ними теперь будет поспокойней. Я приказал им окапываться позади вас вторым эшелоном. У них много трофейных пулемётов. Патронов только маловато.

– Пусть приходят, собирают. Тут теперь патронов много.

– Ладно, пришлю. Командир эскадрона рядом стоит. Сказал, сейчас пулемётчики придут.

– Пусть поторопятся. Пока немцы не пришли в себя.

– Думаешь, снова попрут?

– Думаю, да. Перегруппируются и – опять такой же толпой. Разведчики лейтенанта Васинцева привели троих пленных. У всех троих в петлицах руны СС. Один офицер.

– Молодец Васинцев! Делает своё дело. Ты допросил их?

– Допросил.

– Что говорят?

– Говорят, что они из дивизии СС. Что штаб дивизии тоже здесь, в лесу, в окружении. На прорыв шёл вместе с ними, в середине колонны. Говорят, что их здесь около двух тысяч из дивизии и около тысячи из других частей и подразделений. Артиллеристы без орудий, лётчики без самолётов, танкисты без танков и две роты из бригады Каминского. Есть ещё несколько спецподразделений численностью от взвода до роты.

– Бумаги… Об архиве спросил?

– Спросил. Офицер сказал, что какой-то груз сопровождают люди из абвера. Они к своим машинам никого не подпускают. Груз особой секретности. Ничего более конкретного об этом не знает.

– Что говорят о штабе дивизии? О генерале?

– Генерал идёт вместе со штабом. Он ранен. Всю документацию штабные везут с собой. Так что у абверовцев какой-то другой архив.

– Ладно, веди их ко мне. Сообщаю тебе следующее: группа старшины Турчина вышла на связь, у них всё в порядке, идут вдоль дороги параллельно колонне, у немцев паника и большие потери, каминцы разбегаются по лесу. Вот такое дополнение к картине Верещагина, Воронцов. Боюсь, как бы нам потом не вменили после того, как тут закончим, лес зачищать.

– Смерш без нас справится.

– Если бы так…

Глава двадцатая

Во всех колхозах, в ближних и дальних деревнях и сёлах, на полях, где совсем недавно были запаханы окопы и солдатские могилы, дожинали последний хлеб. Радуясь добрым вестям с фронта, праздновали Спожинки. Этот старый деревенский праздник отмечали как Успеньев день или Третий Спас.

Кондратий Герасимович добился-таки своего. Побывал у первого секретаря райкома партии. Райком был уже в курсе дел: в Нелюбичах состоялось колхозное собрание, на котором принято такое-то и такое-то решение и председателем артели единогласно избран житель села Нелюбичи фронтовик и орденоносец Нелюбин Кондратий Герасимович.

– Знаем мы ваши фронтовые заслуги, товарищ Нелюбин, – говорил ему первый секретарь в своём кабинете с портретами Ленина и Сталина на стенах и массивным сейфом в углу. – Но тут, видите ли, дело особенное…

Какое-то время Кондратий Герасимович слушал первого секретаря заинтересованно и внимательно. Но чуть погодя заскучал. Напомнил он ему младшего политрука Каца Семёна Моисеевича. Тот тоже поговорить любил, особенно перед боем – говорил много, а вот когда до дела доходило, то приходилось его искать в дальних окопах, куда ни мины не долетали, ни снаряды прямой наводки. От скуки Кондратий Герасимович принялся рассматривать сейф. Такого громадного сейфа здесь раньше не было. Должно быть, трофейный, подумал он, из Европы приехал.

– Вы мне вот что скажите, товарищ первый секретарь, – наконец влез в партийную речь Кондратий Герасимович, – в мэтээсе нам трактора на пахоту и сев дадут или передовиков в первую очередь будут обслуживать?

– Хм… Хм… – дёрнул плечами первый секретарь. – Конечно, дадим. Пахотное поле ваше сапёры полностью разминировали. Очистили, так сказать, от смертоносного груза. Мне на днях доложили. Так что скоро перегоним туда технику и начнём. Клин у вас небольшой. Два-три дня – и засеем. С зерном вопрос решён. Видите, не так уж всё и плохо! Не бросим мы ваш колхоз в беде, Кондратий Герасимович, славный вы наш фронтовик! Не бросим. Внушите это людям и всем от меня передайте коммунистический, колхозный привет!

– Да вроде и правда, всё хорошо. И привет тоже. Только надо бы все работы по яровым до Семёна дня закончить. Позже рожь уже не сеют. Так у нас старики говорили.

– Как же они говорили? – усмехнулся первый секретарь.

– А так и говорили, что после Семёна дня – севалка с плеч!

– Ничего, пока погода стоит…

– Старики говорили: после Успеньева Спаса сеять грешно.

– Грешно… Отчего ж грешно?

– А оттого, что не вырастет. Только семена сгноим.

– Вы не член партии? – вдруг поинтересовался первый секретарь.

– Нет. Я в анкете всё про себя описал.

– Видел, видел. А почему в партию не вступили? Всё-таки офицер, командовали ротой. И не простой, а гвардейской.

– Да как-то и не знаю… До войны, может, слыхали, по женской части проштрафился. А на фронте некогда было. Всё бои да бои.