Власовцев в плен не брать

Иванок зарядил новую обойму, толкнул затвор вперёд. В кармане оставалось две обоймы. Пятнадцать патронов для хорошего боя – мало. Если в лесу сейчас перегруппируются и снова хлынут на их оборону, недостаток боекомплекта может решить многое.

Он перекинул винтовку правее. Оптику будто заливало грязным молоком. Дым оседал медленно. Но тех двоих, отделившихся от общего потока, загнанного обратно в лес, он всё же разглядел. Пригнувшись к земле, они что есть духу бежали к опушке. Иванок поймал в перекрестье второго. Стрелять всегда надо последнего. Первый не сразу заметит потерю товарища, и этого мгновения хватит, чтобы успеть перезарядить винтовку и взять в прицел и его. Это правило знал каждый снайпер.

Пятнадцать патронов – это слишком мало для нового боя. Пополнить боекомплект вряд ли удастся. Придётся взять мосинскую винтовку. Но этого делать не хотелось. Иванок привык к своей «немке» и не хотел расставаться с нею. Он ждал, что с опушки, куда бежали двое немцев, вот-вот вспыхнут дымки выстрелов, и бегущие упадут в траву. Тогда расходовать патроны ему будет незачем.

Немец, которого он держал в перекрестье прицела, бежал из последних сил. Каска его болталась, ранец подпрыгивал выше головы. Почему опушка не стреляет им навстречу? Там никого нет? А может, их решили взять живыми?

В любом случае всё равно им отсюда не уйти. Пусть немного побегают…

Иванок снял палец со спусковой скобы. Немцы благополучно скрылись за деревьями.

Ну и чёрт с ними, ещё раз успокоил себя Иванок, ещё не совсем понимая, что с ним произошло, почему он не снял эти две верные цели. Хватит. Он и так сегодня стрелял много.

Иванок опустился на дно ячейки. Достал фляжку с водой. Долго пил. Вода была тёплой, но всё же приятной. Свежей воды сейчас найти было негде. Он встал и пошёл по ходу сообщения в сторону НП командира роты. Хотелось увидеть лицо Воронцова, поговорить с ним. Успокоиться.

Там уже толпились незнакомые офицеры с чёрными кантами – артиллеристы. Они смотрели в бинокли через бруствер и поздравляли друг друга с отличной стрельбой.

Воронцов вытирал пилоткой лоб. Лицо его сияло. Он увидел Иванка и обнял его.

– Дали мы им, да, товарищ старший лейтенант?

– Дали, – смеялся Воронцов.

– Совсем как они нам на Угре. Помнишь?

– Помню.

– Как думаешь, они повторят?

– Могут и повторить.

Зазуммерил телефон. Телефонист Данин подал Воронцову трубку:

– Товарищ старший лейтенант, вас – Первый.

Капитан Солодовников не говорил, кричал в трубку:

– Молодец, Воронцов! Какой ты у меня молодец, Воронцов! Какие у тебя потери? Убитые есть?

– Убитых нет. Трое раненых. Один – тяжелый.

– Куда?

– В грудь. Навылет. Веретеницына уже повезла его в тыл.

– Видишь, какая у тебя оборотистая старшина медицинской службы, Воронцов? А ты на неё всё жалуешься.

– Да я не жалуюсь. Не место ей на передовой, в окопах. У меня есть, кем её заменить.

– Ладно, Воронцов, поговорим об этом потом. Слушай меня внимательно. Сейчас подойдёт танковый взвод, четыре «тридцатьчетвёрки». Они станут в засаде. Определи с командиром проходы для них. Если из лесу ещё раз сунутся, задача следующая: вначале вместе с танкистами остановите их, а потом они контратакуют через проходы. Я думаю, что после этого немцы начнут сдаваться. Ну, держись там, Воронцов! Сегодня твой день! Корми людей, раздавай патроны и встречай танкистов. Передай от моего имени благодарность всем! Особую – миномётчикам и пулемётчикам. Пусть готовятся.

На дороге и по всему лугу перед фронтом Восьмой роты стоял стон. Раненые немцы переползали с места на место. Некоторые ползли назад, к лесу. Некоторые судорожно копошились на месте.

– Их бы лучше добить, чтобы не мучились, – сказал один из телефонистов.

– Бери винтовку и добивай, – ответил ему другой. – Добить… Ими теперь бог управляет. Кому – куда…

– Смотри! Смотри! Сюда ползёт!

Один немец полз в сторону ротного НП. Время от времени он поднимал окровавленную руку и что-то кричал.

– Давай, давай, фриц! – кричали ему из ячеек.

Кто-то угрюмо сказал:

– Влепить бы ему свинцовую кокарду в лоб.

Кто-то из молодых засмеялся. Но его тут же одёрнули старики.

Немец всё реже поднимал руку, полз всё медленнее. По всему было видно, что у него агония.

– Не доползёт, – сказал Кружкин.

И тут в траншее закричали:

– Старшина!

– Старшина!

– Эх, голову подставляет!..

– Сумасбродная девка…

Воронцов кинулся к брустверу.

Веретеницына, придерживая санитарную сумку и пригнув голову, бежала по лугу навстречу раненому. Вот добежала, упала на колени, расстегнула сумку. Неужели она начнёт бинтовать его прямо там? Вот безумная.

Воронцов выскочил из окопа и побежал к ней. Вырвал из рук Веретеницыной бинт, взвалил раненого на плечи.

Тем временем Иванок стоял на бруствере и, вскинув винтовку, лихорадочно осматривал в оптику опушку леса и ельник, где догорали немецкие танки и бронетранспортёры.

Раненого приняли на руки телефонисты. Следом в окоп спрыгнула Веретеницына. Воронцов ничего не сказал ей, даже не взглянул в её сторону. Она тоже как ни в чём не бывало принялась обрабатывать рану немца.