Власовцев в плен не брать

Фрау Бальк буквально видела этот меч, поднятый над головой её Норберта. Сын казался совсем беззащитным.

Что будет?

Оставалось ждать. Сжать всю себя в кулак терпения и ждать.

Шура молча подавала утренний чай и ждала распоряжений на день.

В последнее время фрау Бальк стала бояться одиночества. Мысль о возможном одиночестве порой доводила её до ужаса. Если эта проклятая война заберёт у неё и сына, то пусть и её похоронит под руинами дома во время очередного налёта английских самолётов. Только вот жалко эту девочку. Война отняла у неё семью, родину, свободу. И если она, фрау Бальк, не позаботится о ней, не пожалеет по-матерински, то русская станет ещё несчастней.

– Садись со мной, девочка моя.

Фрау Бальк указала на стул.

– Спасибо, фрау Бальк. Вы очень добры. С вашего позволения я попью чай немного позже.

– Садись, Александра, садись. Раздели со мной в это тревожное время утренний чай. Сегодня тихо. Посидим спокойно. Англичане не прилетят. Теперь у них много забот на побережье.

Впервые она назвала свою работницу полным именем. Порой ей, потерявшей мужа и теперь с тревогой ожидающей вестей от сына, казалось, что только она, эта несчастная русская девочка из бедной подмосковной деревни, понимает её душу, а значит, и разделяет всю глубину её горя и тревоги. Даже самые близкие, в том числе и те, кто так же, как и она, потеряли в России своих мужей, братьев и сыновей, старались скрывать свои искренние чувства, по делу и без дела демонстрировали свою преданность фюреру и великой миссии германской нации на Востоке. Слушать и наблюдать это фрау Бальк было порой невыносимо. За великую миссию она уже заплатила. Жизнью мужа. Может, этого мало? Может, рейху нужна ещё одна жизнь?

С Шурой ей было легче. Девочка чаще молчала. Но те редкие её короткие реплики, которые фрау Бальк слышала в ответ, свидетельствовали о том, что русская понимала происходящее как трагедию. И трагедию своей семьи, и трагедию своих родных и близких, и трагедию её, фрау Бальк. Иногда русская молилась. Фрау Бальк вслушивалась в её шёпот в темноте. Ей казалось, что она понимает, о ком русская девочка просит Бога, за кого хочет заступиться. И ей хотелось стать на колени рядом с ней и произносить те же слова, по-русски, просто повторять за ней. Останавливало её только одно: фрау Бальк знала, что молитва девочки быстрее дойдёт до того, к кому она была обращена, девочка чиста, невинна. Такой молитве лучше не мешать.

– Мне сегодня приснился сон, – сказала Шура и взглянула на фрау Бальк.

Шура посмотрела на свою хозяйку пристально, чего никогда прежде не позволяла. Но этот пристальный взгляд служанки в глаза своей хозяйки не был ни дерзостью, ни вызовом. Обе это понимали.

– Какой же тебе был сон, Александра?

Фрау Бальк поставила на блюдце фарфоровую кружку и ответила таким же пристальным взглядом.

– Странный, фрау Бальк. Почти никаких видений. Только голоса.

– Голоса?

– Да.

– Они произносили какие-то слова?

– Да.

– Какие же?

– Я не могла понять. Нельзя было даже понять, на каком языке они говорили. Но я всё поняла.

– Что же? Что ты поняла, девочка моя?

– Я поняла, что сегодня их не убьют.

С минуту они молчали.

Фрау Бальк всё поняла. Но этого было мало и она спросила:

– Кого?

– Моего брата Ивана и вашего сына Норберта.

Руки фрау Бальк задрожали.

– А завтра? А послезавтра?

– Сегодня для них самый трудный день. И они выживут. Вот и всё, что было во сне.

Нет, это было не всё, что Шура поняла из своего странного сна. Сон принёс ей весть и о другом человеке, которого тоже звали Иваном. Что выживет и он. Но о нём сказать своей хозяйке она не могла…

«Чёрная смерть» улетела. Последний удар штурмовики нанесли по уцелевшим танкам и «бюссингам». Досталось и колонне грузовиков. Несколько бомб разорвалось в санитарном обозе и возле грузовиков, охраняемых абверовцами. Разбило одну из машин, вспыхнул пожар. Но его быстро погасили.

– От этих надо держаться подальше, – шепнул Бальку «Кайзер» и поправил свои усы.

Вид у «Кайзера», всегда бравого и всегда знающего, как поступить в следующую минуту, был растерянный. Бальку казалось, что даже усы его ангела-наставника поредели.

После того как за деревьями исчезли советские штурмовики, в хвосте колонны проявились какие-то люди в куртках «древесных лягушек». Они несли в руках канистры. Поравнявшись с грузовиками, от которых не отходили абверовцы, «древесные лягушки» снова исчезли в лесу.

В это время из головы колонны прибежали эсэсовцы и начали строить в шеренгу всех, кто оказался поблизости. В стороне обоза каминцев послышались крики, женский плач и выстрелы.

– Что там?

– То, что бывает всегда, когда уже поздно, как говорят русские, смазывать пятки. Эсэсманы расстреливают мародёров и трусов.

– Русских?

– Да, похоже, кого-то из Русской дивизии. Те пытаются вывезти свои семьи, имущество. В таких обстоятельствах семья и багаж – это камень на шее.

Ефрейтор «Кайзер» вытащил из кармана сухарь. Это был русский сухарь, чёрный, как подошва. Он бережно обдул его со всех сторон, так же бережно переломил пополам и одну часть протянул Бальку.