Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Но история не строится на недоразумениях и случайностях. Если случайности бывают, то влияние их непродолжительно: жизнь скоро возвращает все на настоящую дорогу. Разрыв правительства с обществом был не случаен. Причина его была, конечно, не в том, что Милюков с Витте друг друга не поняли, а в разнице позиций, которые они занимали. Самодержавная власть усумнилась в себе и потому согласилась на конституцию во имя примирения с обществом. Но переговоры со стороны общества повели те военные руководители, которые мира вообще еще не хотели и стремились сначала врага добить до конца, а потом диктовать ему свою волю. Они не умели понять вовремя, что интересы России требуют не разгрома монархии, а соглашения с ней. Они не понимали того, что Милюков понял позднее: что монархия нужна самому либеральному обществу, что только соглашением с прежней властью можно избежать революции со всем тем, что она принесет. И вместо того, чтобы говорить о пределах возможных уступок, чтобы совместно создать тот тип конституции, который более всего подошел бы к России, передовая общественность предпочла говорить языком победителя, который старается не только обессилить, но и унизить врага. Государственный смысл победителей должен был им подсказать, что победы не надо преувеличивать и ее не надо форсировать. Но этого государственного смысла у нас тогда не оказалось.

Витте вел переговоры со многими лицами; я о них слыхал и от него самого, и от кое-кого из тех, с кем он разговаривал. Я на этих разговорах не останавливаюсь, так как за точность их не мог бы ручаться. Потому-то я взял, как пример, только тот разговор, о котором рассказал здесь сам Милюков, и рассказал в порядке осуждения Витте, а не в порядке упрека себе самому. Но этот разговор заслуживает внимания и с другой стороны. Милюков был одним из вождей «освободительного движения», и тогда его влияние распространялось за пределы его будущей партии. Всякая страна имеет то, что заслуживает: и правительство, и революцию, и вожаков. По ним можно судить о степени ее собственной зрелости. Тот слой общественности, от которого зависело тогда водворение порядка в стране, доказал практически, как он был мало способен к конституционному устройству России. В этом ничего трагического еще не было. В России были другие общественные элементы кроме радикальной интеллигенции. Если эта последняя не сумела найти настоящей дороги для успокоения и примирения, то у нее могла быть и была иная, более к ней подходящая миссия. Ей достаточно было остаться самой собой и за несвойственное для нее дело не браться. Если она этого не хотела понять тогда и, по-видимому, не поняла до сих пор, то Витте должен был бы в этом тогда же разобраться. Но, к несчастью, он мало знал нашу общественность. Он продолжал надеяться, что на публичном собрании благоразумие и здравый смысл победят. И он стал ждать Земского съезда.

Глава XVIII. Земский съезд ноября 1905 года

Конституционный строй невозможен, пока в стране нет общественного слоя, способного понимать задачи государственной власти. Для конституции мало отдельных людей, которые на это годятся; отдельные люди могут служить и абсолютизму; ими он держится, а иногда и преуспевает. Для конституции нужен общественный слой, который был бы способен сам выдвигать из себя «представителей» политически зрелых. Возвещение 17 октября конституции предполагало, что подобная среда в России имелась.

Наша «интеллигентская общественность» была убеждена, что весь народ на это уже способен, и требовала четыреххвостки. Это убеждение доказывало не политическую зрелость народа, а только наивность и иллюзии этой общественности. Но когда конституцию признали и стали отстаивать не теоретики, а серьезные государственные люди, как Витте, а позднее — Столыпин, то это лишь потому, что они видели в России разумный общественный слой, с которым самодержавная монархия может без опасности для государства разделить свою власть.

В их глазах таким слоем было русское земство. Это издавна было мнением передовой бюрократии, начиная с Лорис-Меликова и кончая Святополк-Мирским. Оно совершенно естественно. У земства был хотя бы ограниченный опыт практического управления государственным делом; земство представляло почти все население. Конечно, части населения были представлены в нем не пропорционально их удельному весу; были обижены крестьяне, промышленный капитал, еще более — интеллигенция, не говоря уже о том, что большая часть России земства еще не знала[777]. Но все это можно было исправлять постепенно.