Его слова заставили Сантэн очнуться. Причин продолжать физический контакт уже не было, и она неохотно отступила от него и ответила на аплодисменты коротким реверансом.
– Думаю, мы заслужили бокал шампанского.
Блэйн подал знак одному из официантов в белых куртках, и они с Сантэн встали на краю танцевальной площадки, попивая вино и жадно глядя друг другу в глаза во время разговора. Напряжение танца вызвало легкую испарину на широком лбу Блэйна, и Сантэн чуяла запах пота от его тела.
Они были одни в центре переполненного зала. Легким движением плеч и головы Сантэн отогнала одну-две дерзкие персоны, подошедшие к ним, словно намереваясь присоединиться к разговору, и после того остальные держались в сторонке.
Музыканты, отдохнув и наполнившись энергией, снова заняли свои места и на этот раз заиграли фокстрот. Блэйну Малкомсу спрашивать не требовалось. Сантэн поставила почти нетронутый бокал с шампанским на предложенный официантом поднос и вскинула руки, когда Блэйн повернулся к ней.
Более спокойный ритм фокстрота позволил им продолжить разговор, а поговорить им было о чем. Блэйн хорошо знал Шона Кортни и относился к нему с любовью и восхищением. А Сантэн любила Шона почти так же, как родного отца. Они вспомнили ужасные обстоятельства, при которых были убиты Шон Кортни и его жена, и их ужас и возмущение по поводу этого злодеяния еще более сблизили их.
Блэйн знал любимые Сантэн места вокруг Арраса в ее родной Франции, его батальон держал оборону рядом с Морт-Омом, ее родной деревней. И он помнил выгоревшие руины ее фамильного шато.
– Мы использовали их как наблюдательный пункт артиллерии, – сказал он. – Я провел много часов, сидя на стене северного крыла.
Его описание вызвало приятную ностальгию, легкую грусть, еще более усилившую эмоции Сантэн.
Он любил лошадей так же, как и Сантэн, и играл в поло, забивая во время игры двенадцать мячей.
– Двенадцать! – воскликнула Сантэн. – Мой сын придет в восторг. Ему пока что удается в игре забивать четыре гола.
– А сколько лет вашему сыну?
– Четырнадцать.
– Очень хорошо для такого возраста. Мне бы хотелось увидеть, как он играет.
– Это было бы забавно, – согласилась Сантэн, и вдруг ей захотелось еще поговорить о Шасе, но музыка опять кончилась, ей пришлось умолкнуть, но на этот раз и Блэйн нахмурился:
– Они играют очень короткие пьесы, не так ли?
Тут она почувствовала, как он слегка вздрогнул, и он сразу отпустил ее талию. Хотя она еще держала его за руку, странное воодушевление, охватившее обоих, рассыпалось, и нечто темное и навязчивое, как тень, проскользнуло между ними. Сантэн не понимала, что это такое.
– О, – грустно произнес Блэйн, – вижу, она вернулась. Сегодня вечером она нехорошо себя чувствовала, но она всегда была отважной.
– О ком вы? – спросила Сантэн.
От его тона ее охватило дурное предчувствие, и ей следовало бы понять это предупреждение, но все равно она потрясенно вздрогнула, когда Блэйн тихо пояснил:
– Моя жена.
На мгновение у Сантэн закружилась голова, и она с трудом удержала равновесие, когда отпустила его руку.
– Мне бы хотелось вас познакомить, – сказал он. – Могу я представить вас ей?
Сантэн кивнула, не доверяя собственному голосу, и, когда Блэйн снова предложил ей руку, она слегка заколебалась, а затем едва коснулась кончиками пальцев его локтя.
Блэйн повел ее через зал к группе, стоявшей у главной лестницы; и когда они подошли ближе, Сантэн всмотрелась в лица женщин, пытаясь угадать, которая из них… Только две были молоды, и ни одна не обладала красотой, ни одна не могла бы сравниться с Сантэн ни внешностью, ни силой, ни самообладанием, ни талантом, ни богатством. Сантэн ощутила прилив уверенности и предвкушения, сменивших мгновенное замешательство и уныние, которые вывели ее из равновесия. Не задумываясь об этом, она знала, что вступает в отчаянное противоборство, но ее поддерживала жажда получить невероятный приз, стоявший на кону. Ей не терпелось определить и оценить противницу, и она вскинула подбородок и расправила плечи, когда они с Блэйном подошли к той группе людей.
Мужчины и женщины уважительно расступились, и там оказалась она, глядя на Сантэн чудесными трагическими глазами. Она была моложе Сантэн и обладала редкой и изысканной красотой. Ее мягкость и добродетель окружали ее, как некий сияющий плащ, но в улыбке, которой она одарила Сантэн, светилась грусть.
– Миссис Кортни, могу я познакомить вас с моей женой Изабеллой?
– Вы изумительно танцуете, миссис Кортни. Я с большим удовольствием наблюдала за вами и Блэйном, – сказала Изабелла. – Он так любит танцевать.
– Спасибо, миссис Малкомс, – хрипло прошептала Сантэн.
Но внутри у нее все кипело. «Ах ты, маленькая сучка! Это несправедливо. Ты играешь нечестно. Разве теперь я могу победить? О боже, как я тебя ненавижу!»
Изабелла Малкомс сидела в кресле-коляске, за ее спиной стояла сиделка. Лодыжки тонких парализованных ног виднелись из-под края вечернего платья. Они были бледными и тонкими, а ступни выглядели хрупкими в блестящих туфельках без каблуков.