Пока мы занимались в основном злом, которое связано с властью, а потому может показаться вполне естественным сделать аскетический вывод и в качестве лучшего для индивида образа жизни предписать полный отказ от всех попыток влиять на других, неважно, с благими целями или злыми. Со времен Лао-цзы у этого взгляда было немало красноречивых и мудрых сторонников; его разделяли мистики, квиетисты, а также те, кто ценил личную святость, понимаемую как состояние сознания, а не деятельность. Я не могу согласиться с этими людьми, хотя и допускаю, что некоторые из них принесли огромную пользу. Но это им удалось потому, что, хотя они и считали, что отказались от власти, на самом деле они отказались от власти в определенных ее формах; если бы они отказались от нее полностью, они бы не провозгласили свои учения и не могли бы никакой пользы принести. Они отказались от власти принуждения, но не от власти, опирающейся на убеждение.
Властолюбие в его наиболее широком смысле – это желание иметь возможность производить задуманное воздействие на внешний мир, как человеческий, так и нечеловеческий. Это желание – существенная часть человеческой природы, и в энергичных людях это часть весьма существенная и значительная. Каждое желание, если оно не может быть удовлетворено мгновенно, порождает стремление заполучить способность его удовлетворить, а потому и определенную форму властолюбия. Это относится как к лучшим желаниям, так и к худшим. Если вы любите ближнего своего, вы захотите власти сделать его счастливым. Осуждать всякое властолюбие – это, следовательно, осуждать и любовь к ближнему.
Есть, однако, большое различие между властью, которую желают как средство, и властью, желаемой как цель в себе. Человек, который желает власть как средство, сперва имеет какое-то другое желание, а потом начинает хотеть того, чтобы у него была возможность достичь его удовлетворения. Человек, желающий власти как цели, выберет свою цель в зависимости от возможности эту власть упрочить. Например, в политике один человек желает осуществить определенные меры, а потому начинает принимать участие в общественных делах, тогда как другой человек, стремящийся лишь к личному успеху, принимает любую программу, которая с наибольшей вероятностью может привести к этому результату.
Это различие иллюстрирует третье искушение Христа в пустыне. Ему предлагаются все царства земли, если только Он падет ниц и поклонится Сатане; то есть Ему предлагается власть, позволяющая достичь определенных целей, но не тех, которые Ему нужны. Такому искушению подвергается едва ли не каждый современный человек, иногда в грубой форме, иногда в весьма тонкой. Даже если он социалист, он может согласиться на пост в консервативной газете; это сравнительно грубая форма. Он может отчаяться в возможности установить социализм мирным путем и стать коммунистом – не потому, что думает, что его цели будут таким образом достигнуты, а потому, что
Властолюбие может быть благодетельным только в том случае, если оно связано с определенной целью, отличной от собственно власти. Я не имею в виду, что не должно быть никакой любви к власти как таковой, поскольку этот мотив наверняка возникает в любой активной карьере; я имею в виду то, что желание достичь какой-то другой цели должно быть настолько сильным, что власть не будет приносить удовлетворения, если только она не способствует ее достижению.
Недостаточно иметь цель, отличную от власти; необходимо также, чтобы достижение этой цели помогло удовлетворить желания других людей. Если вы стремитесь к открытию, созданию художественного произведения, к изобретению машины, которая позволит экономить труд, или к примирению ранее враждовавших классов, ваш успех, если вы вообще его добьетесь, скорее всего будет причиной удовлетворения и других людей, не только вас. Это второе условие властолюбия должно удовлетворяться, если оно вообще хочет быть благодетельным: оно должно быть связано с определенной целью, которая в целом находится в гармонии с желаниями других людей, на которых скажется достижение этой цели.