Индивидуализм имеет очевидные логические и исторические связи с протестантизмом, который утверждал свои учения в теологической сфере, хотя часто и отказывался от них, когда получал власть. Через протестантизм поддерживается также связь с ранним христианством, а потому и с его враждебным настроем к языческому государству. Есть здесь и более глубокая связь с христианством, обусловленная его озабоченностью индивидуальной душой. Согласно христианской этике, никакая государственная необходимость не может оправдать власти, заставляющие человека совершить греховный поступок. Церковь утверждает, что брак не имеет силы, если одна из сторон была к нему принуждена. Даже религиозное преследование в теории остается индивидуалистичным: задача в том, чтобы привести еретика к отречению и покаянию, а не в той или иной пользе для общества. Принцип Канта, согласно которому каждый человек является целью в себе, производен от христианского учения. В католической церкви долгая история власти в какой-то мере затемнила индивидуализм раннего христианства; однако протестантизм, особенно в его крайних формах, восстановил его, применив его к теории правления.
Когда революционная и традиционная вера борются за господство, что и произошло во время Французской революции, власть победителей над побежденными оказывается голой властью. Революционная и наполеоновская армии сочетали в себе пропагандистскую силу нового вероисповедания с голой властью беспрецедентного для Европы масштаба, так что ее воздействие на воображение континентальной Европы сохраняется по сей день. Традиционной власти был брошен общий вызов якобинцами, однако именно наполеоновские армии определили действенность этого вызова. Враги Наполеона сражались, защищая древние привилегии, и когда они наконец победили, то установили реакционную систему. Из-за их темных репрессий насилие и грабежи, учиненные самим Наполеоном, были забыты; мертвенность мира, установленного Венским конгрессом, заставляла видеть в войне блеск, а в штыках – предвестников свободы. Байроновский культ насилия распространился в годы Священного союза, постепенно определив повседневные представления людей. Все это можно возвести к голой власти Наполеона и ее связи с эмансипационными воззваниями Революции. Гитлер и Муссолини, не меньше чем Сталин, обязаны своими успехами Робеспьеру и Наполеону.
Революционная власть, как показывает пример Наполеона, может легко выродиться во власть голую. Столкновение соперничающих друг с другом форм фанатизма, будь то при чужеземном завоевании, религиозном преследовании или классовой войне, отличается от голой власти тем, что власти ищет группа, а не индивид, причем не ради самой себя, а ради своей веры. Но, поскольку власть является ее средством, а в затяжном конфликте конечная цель легко забывается, возникает тенденция, особенно если борьба оказывается долгой и тяжелой, постепенного превращения фанатизма в простое стремление к победе. Поэтому различие между революционной и голой властью часто оказывается не таким значительным, как может показаться на первый взгляд. В Латинской Америке восстанием против Испании поначалу руководили либералы и демократы, но в большинстве случаев оно закончилось созданием неустойчивых военных диктатур, которые сменяли друг друга, разделяясь промежутками бунтов. Только когда революционная вера является сильной и когда она получает широкое распространение, тогда как победа не слишком медлит, привычка к сотрудничеству может пережить шок революции, позволив новому правительству опереться на согласие, а не чисто военную силу. Тогда как правительство без психологического авторитета обязано быть тиранией.
IV.