Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Иисус изображал грядущее Царство Божье в виде пира и сам собирал общество для пира. На прощальной вечере со своими единомышленниками он выразил это притчей для будущего. Последняя трапеза с Иисусом стоит в ряду его аналогичных мероприятий с другими гостями и является не концом, а рубежом. С тайной вечери переданы его слова: «Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием» (Марк, 14,25). По свидетельству всех евангелистов, этой последней трапезой Иисус подразумевал страсти как служение, которым он завершает свои деяния и открывает новые (Марк, 10,45; Матф, 20,28; Лука, 22,24–30; Иоанн, 13,1-20).

Последняя трапеза перед началом пасхи по обычаю этого праздника сопровождалась большим славословием, состоявшим из псалмов 112–113 до еды и 114–118 после еды. По завершении ее все пошли в Гефсиманский сад, который, вероятно, принадлежал владельцу дома, где проходила тайная вечеря. Теперь он мог использовать последнюю возможность избежать страданий — уйти через Елеонскую гору. Однако Иисус остался. Это результат его одинокого моления в Гефсиманском саду, предание рассказывает, что Иисус, страшась позорной смерти, сопровождаемой страданиями, должен был выдержать последнее тяжелое испытание. Его арестовал отряд храмовой внутренней службы, который Иуда привел в Гефсиманский сад. Один из присутствующих своим мечом отсек ухо рабу первосвященника, но конфликт был улажен, так что удалось избежать столкновения. Иисус сдался им без сопротивления.

Далее евангелисты показывают Иисуса перед Синедрионом и наместником: он стоит перед своими судьями не как проситель и не пытается вызвать у них сочувствия и снисхождения, как это обычно бывало на подобных процессах того времени, а в величавом молчании. Смертный приговор произнесен Понтием Пилатом. Поскольку Иисуса должны были распять по римскому обычаю, то в качестве его вины указывалось: «Царь Иудейский» (Марк, 15,26; Матф., 27,37; Лука, 23,28; Иоанн, 15,19). Отсюда возникают два вопроса: вопрос о доле ответственности евреев за смертный приговор, вынесенный Иисусу римлянами, и вопрос о его претензии на мессианство.

Против Иисуса был возбужден настоящий процесс, который завершился вынесением смертного приговора. Примеры появления претендентов на мессианство свидетельствуют, что римляне пресекали подобные попытки кровавыми способами и сразу же казнили основных зачинщиков. Однако с Иисусом подобного не произошло; он был передан им евреями. Передача ясно показывает, что вопрос о мессианстве в истории Иисуса не ставился. В народе он считался пророком. Мессианские ожидания высказывались со стороны учеников и приверженцев Иисуса, он же не отвергал их. Он не хотел, чтобы его связывали с национально-политическим ожиданием мессии Израилем. Проблема Иисуса заключалась в другом. Послание, продиктованное его знанием о Боге, и обусловленное этим поведение Иисуса ставят под сомнение основы жизни в Израиле, диктуемые законом и храмом, и приводят к имманентной критике представителей власти в Израиле, поставленных римлянами. Это стало поводом к возбуждению процесса против Иисуса. Его послание и поведение могли быть восприняты как пророчески-мессианские. Именно в этом ключ к пониманию судебного процесса над Иисусом, приведшего к смертному приговору. Синедрион вынужден был добиваться его осуждения римлянами, чтобы устранить угрозу порядку в Израиле и своей собственной власти и запугать ту часть народа, которая была на стороне Иисуса, включая его учеников.

С этой точки зрения, ночной разбор дела перед Синедрионом, не имевшим законной силы, приобретает значение предварительного следствия, которое приняло решение о его выдаче римлянам и предоставило римскому наместнику материалы обвинения, собранные, согласно Иоанну (11,47–50), уже давно. Это означает, что вопрос о мессианстве Иисуса и о том, что он сын Бога, относится к редактированию более ранних сообщений с христологической точки зрения (Марк, 14.60–62). Расследование сосредоточилось на критике Иисусом храма, где в центре внимания оказались христологически интерпретированные у Марка слова, которые дословно могли бы звучать так: «Я разрушу этот храм и за три дня воздвигну другой», — слова, повторенные с насмешкой и перед крестом (Марк, 14.58, 16,29; Матф., 26,61; 27,40). Богохульство, которое считалось смертельной виной и было представлено Пилату как претензии на мессианство (Марк, 14.55–58.63-65)?