Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

— Мессия! — издевается Давуд. — Да, он предсказан нам, но он будет выглядеть иначе, чем ты! Из племени Давида должен он явиться, а не из рода Измаила! Слушай меня, Мухаммед! У тебя есть влияние на твоих земляков, и ты проповедуешь им, как я слышал, одного всемогущего Бога. Хорошо. Продолжай делать это, мы тебе не будем препятствовать. Но если ты потребуешь, чтобы мы поставили тебя в один ряд с Моисеем, тогда ты не жди ничего, кроме того, что мы тебя высмеем.

Мухаммед подавляет растущий в нем гнев. Этот народ, думал он, получил откровение уже много столетий назад, раньше, чем все другие народы. И не стоит удивляться, что из-за этого они держат себя слишком надменно. Если бы они услышали слова Аллаха, они бы поверили.

— Мы постимся в тот же день, что и вы, — говорил он, — и если мы молимся, то поворачиваемся к Иерусалиму, нашей общей родине. Вы не должны надо мною смеяться; вы должны слушать слова Бога из моих уст…

Старый раввин наполовину понял произнесенные громко слова.

— Он богохульствует, — хихикает он. — Не правда ли, он богохульствует, как тот Христос, называвший Бога своим отцом…

— Да, он богохульствует, — подтверждает Давуд. — Ты думаешь, что Бог не смог бы найти никого другого, кроме пустынного араба, который не умеет ни читать, ни писать, чтобы провозглашать нам его слово? Проповедуй людям твоего племени. Какое нам до этого дело?

Пророк ответил не сразу. На его широком бледном лбу вздулись голубоватые вены — знак подавляемого возбуждения.

— Знаете, — спросил он медленно, — как называют мои последователи город Ятриб?

— Я слышал, — ответил Давуд пренебрежительно. — Мединет эн Наби, город пророка.

— А этот город пророка, — говорит Мухаммед, и в его голосе уже слышится легкая угроза, — должен мне верить?

Бен Шалом убрал руку с глаз, он мертвенно бледен.

— Слушайте его! — воскликнул он. — Верьте ему! Наш народ уже один раз высмеял пророка и получил за это неизмеримые страдания!

Старый Давуд вытаскивает книгу, кладет ее на колени и постукивает по ней кончиками пальцев.

— Эта рукопись, — говорит он, — священная книга, в которой собрано все. Укажите мне место, где говорится о Мухаммеде из семьи Хашим, и я поверю ему!

— Не только одной рукописи должен ты верить, а и живому слову Бога!

Старик снисходительно улыбается.

— Мухаммед, — отвечает он, — мы видим ошибки христиан и стараемся не повторять их. Сколько у них сект, борющихся и враждующих между собой, ты знаешь? Они были бы сегодня едины, если бы каждый из их священников не считал себя вправе как хочешь истолковывать слово Божье. Мы сохраняем веру наших отцов чистой от притязаний чужих лживых пророков! А почему ты пришел к нам? Ведь своим учением ты не смог привлечь даже собственных земляков в Мекке!

Старый раввин залился блеющим смехом. На этот раз он понял каждое слово.

— Да, даже собственная семья не верит ему! Обрати сначала свой род!

Мухаммед опускает голову и перебирает пальцами пряжки своего пояса. Он больше не смущается, он просто размышляет: нужно ли ему еще что-нибудь говорить? Нужно ли предпринимать еще одну попытку?

— Что за дело мне до моей собственной семьи и моего рода? — начинает он тихим певучим голосом. — Только тот, кто верит в Аллаха, может принадлежать к моей семье, даже если его отец убил бы моего!

— А как же кровная месть? — вставляет Давуд иронично.

Мухаммед вряд ли слышит его. Только теперь, в то время как он разговаривает с иудеями, желая убедить их и уже зная, что не сможет этого сделать, в первый раз у него появляется, оформляется и становится ясной мысль о том, что общая вера должна связать общество. Кровная месть? Теперь ни один верующий не должен быть убит из-за неверующего. И эта большая семья верующих объемлет все маленькие роды, из всех разрозненных семей, ведущих борьбу между собой, вера в Аллаха должна сотворить народ арабов…

Трое, изучивших рукопись, ждали, что он станет говорить дальше, но Мухаммед, уставившись в землю перед собой, забыл об их присутствии. Наконец Давуд откашливается и задает вопрос: «Есть ли у тебя еще что-нибудь сказать нам?»

Пророк пробуждается от своих мыслей.

— Нет, — говорит он. — Нет. Ничего больше. Вы не хотите верить и не хотите познать. Вы такие же, как и те, кто издевались над Богом и были уничтожены им…

У старого раввина появляется спокойная насмешливая улыбка на губах.

— Очень редко низвергает Бог огонь с неба, чтобы наказать людей, — говорит он. — Гораздо чаще он использует орудием другого человека. Иудеи Ятриба привыкли воевать и знают, как защищаться. Еще что-нибудь, Мухаммед? Или мы можем быть свободны?

На этот издевательский вопрос пророк ничего не ответил. Он посмотрел на Бен Шалома, поднявшегося как и остальные раввины и направившего на него свои грустные глаза, будто желая сказать еще что-то. Когда остальные подошли к двери, он наконец медленно произнес: