Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Дочь Мухаммеда Фатима проходит мимо хижины Аиши; она старше, чем новобрачная, но еще ни один мужчина не просил ее руки. Обе девочки ехали вместе из Мекки в Медину, все же чувствуя взаимную неприязнь, они стараются держаться подальше друг от друга. Теперь Фатима подкрадывается к хижине, отодвигает осторожно пальцем занавес в сторону и заглядывает внутрь. Аиша замечает это. Она держит себя с достоинством супруги пророка и смотрит перед собой, будто ничего не видела.

Слышно, как по двору кто-то идет. Шпионка у дверей исчезает. Сильная широкая рука отодвигает завесу в сторону, кто-то что-то говорит мужчине, остановившемуся в дверях. Затем Мухаммед входит и опускает за собой занавес.

— Это, — говорит он по-дружески, — моя молодая супруга.

Про себя он думает: «Хадиджа была моей матерью, эта будет моим ребенком, и каким прекрасным ребенком…»

Аиша не знает, что она должна ему говорить. Ее сердце чуть ли не выпрыгивает через горло.

— Ты уже долго ждешь меня? — его голос звучит очень нежно, забирая всю ее робость. Инстинктивным чувством рано созревшей женщины чувствует она, что ничем не навредит себе, если будет выдвигать требования и показывать свое настроение…

— Я скучала! — бросает она с вызовом. Упрек вполне серьезен, но звучит так по-детски, что Мухаммед не мог не рассмеяться. Он сбрасывает бурнус и вытягивается рядом на подушках.

— Маленькая Аиша скучала, — повторяет он. — Посмотрим, можно ли это исправить. И он начинает ласкать ее смуглое плечо.

Может быть, она не знает, чего в этот момент ее супруг хочет от нее, возможно, это просто бессознательное кокетство, когда она откидывается на подушки и, незаметно отстраняясь от него, говорит: «Так расскажи мне, Мухаммед, самое прекрасное из твоих сказаний, которые ты знаешь…»

Сейчас она ему казалась ребенком, как никогда раньше. Он подкладывает свою руку под ее темноволосую голову и начинает, улыбаясь, словами, с которых завязывается сюжет всякой арабской сказки:

— Жил-был однажды падишах…

Он смотрит, как играют блики, отбрасываемые пламенем жаровни, на ее щеках и забывает рассказ…

— Дальше, — настаивает она, — дальше!

— При дворе у него жил поэт, которого звали Тара-фа. Он не умел ни читать, ни писать…

— Как и ты, Мухаммед! — захихикала Аиша. Сама она научилась писать свое имя и имя своего отца, поэтому считала, что намного опередила своего супруга!

— Да, как я, — подтвердил Мухаммед тихим вздохом. — Тарафа сочинял самые прекрасные боевые песни и песни о любви и любил он дочь падишаха.

Она была прекрасна… В волосы она вплетала цветы гранатового дерева…

— Как я, — сказала Аиша довольно. — Дальше!

— Падишах не хотел отдавать ему свою дочь и отослал поэта Тарафу далеко-далеко с посланием к другому падишаху…

— С письмом?

— Да, с письмом. В нем было написано, чтобы тот падишах приказал убить посла…

— Посла? Это же был сам Тарафа. Ему никто не сказал, что было в письме?

— Да. Его друг подозревал неладное, поехал следом за ним и нашел на берегу Ефрата…

— Это очень далеко отсюда, — произносит Аиша, и ее глаза при этом становятся похожи на глаза ребенка, слушающего сказку.

— Он встретил его, прочитал письмо и воскликнул: «Тарафа, брось письмо в реку, чтобы его никто больше не смог прочитать!»

— А Тарафа сделал это?

Мухаммед улыбается ее вопросу. Некоторое время он молчит, прислушиваясь к треску углей в жаровне и тихому дыханию…

— Тарафа этого не сделал, — произнес он наконец, — потому что не умел читать и писать, ему казалось это святым искусством и он не хотел верить, что кто-то мог воспользоваться им и совершить предательство. И сказал так:

Прекрасное искусство — чтение,
Священное искусство — письменность;
На память последующим поколениям
Должно остаться написанное —
Нельзя бросать письмена
В волны потока.

— Это было глупо, — выражает свое мнение Аиша, — И что случилось?

— Он отдал письмо чужеземному падишаху и его убили.

— И поделом ему, — сказала Аиша. — Ты, Мухаммед, не умеешь ни читать, ни писать. Скажи мне, что не поступил бы так же, как поэт Тарафа!

— Боюсь, что нет, — смеясь возразил пророк.

Она хмурит брови и задумывается. Она не понимает этого «боюсь». Мухаммед заметил это и нежно погладил ее детский наморщенный лобик.

— Разве не самая великая доброта у того, — спрашивает он, — кто не в состоянии поверить в предательство другого?

Аиша, снова откинувшись на подушки, смеется, показывая сверкающие зубки: «Такая доброта — глупость! О Мухаммед, ты хочешь испытать меня, чтобы посмотреть, достаточно ли я умна, чтобы быть твоей супругой. Иди! Увидишь, что твоя маленькая Аиша еще и тебя сможет научить уму-разуму!»

Горячим маленьким ртом ищет она его уста; цветы граната выпадают из душистых волос…

* * *

Однажды вечером, вскоре после свадьбы Мухаммеда и Аиши, в Ятриб пришел молодой Али, и все, кто его знал до этого, нашли, что он изменился невероятно, будто прошли не какие-то несколько недель, а целые годы с момента последней встречи.