Вляп

У мужичка этого оказался довольно туповатый сын, к этому самопальному «боярско-воеводскому» делу мало приспособленный, и несколько внуков. Один из которых вот этим гитлерюгендом и командовал.

А ещё в том селе жила лекарка, у которой была дочь Юлия — тёзка и мать моей лекарки И вот между этими несовершеннолетними «гаупманом» и «медсестричкой» случилась любовь. Страстная и необоримая. От которой моя Юлька и на свет появилась.

Рассказ её по набору подробностей и стилистике вполне пошёл бы как дамский роман. С элементами готики. Фатима даже рот раскрыла, и глаз от рассказчицы оторвать не могла. Причём, куча описываемых деталей касались периода времени не только до рождения горбуньи, но и до её зачатия. Однако излагались с позиции чуть ли не полноправного участника.

Вообще, парнишка этот, вроде бы, даже жениться на Юлькиной матери собирался, когда обнаружилось, что его малолетняя дама в интересном положении. Но «тут пришёл лесник и выгнал всех из леса». Стал феодалом — играй по феодальным правилам. Кого ты в постель затаскиваешь — твоё дело, а вот брак — дело родовое.

«И под венец юнец
Пошёл совсем с другой.
В роду у ней все были короли».

Что в данном конкретном случае почти правда — князья-Рюриковичи.

Эта девочка была внебрачной дочкой кого-то из соперников Мономаха. Признанной. Непризнанных тут… Я вот уже здесь на одном этом подворье двоих нашёл: Саввушка и мой Хотеней.

Мой Хотеней… сердце застучало так… томно.

Но Юлька молотила своё. Через положенное время молодуха почти княжеского происхождения почти родила. И чуть не умерла. Юлькина мать, видимо, и вправду была толковым акушером-гинекологом, и её вытащила. И стали они жить-поживать. В дружбе и согласии. Втроём. Поскольку одна — после неудачных родов больше детей иметь не может, вторая — после «измены благоверного» — не хочет. А отпустить от себя своего «как-бы боярича»… ну какая женщина на такое пойдёт?

Мне вообще сначала было непонятно, почему они ему полную «невстаниху» не устроили.

Хотя нет — понятно. Село ратное, семейство боевое, времена неспокойные. А брызгающий во все стороны фаллос — на «Святой Руси» существенный социально-политический капитал. Как княжий красный плащ — «корзно» называется. Признак «вятшести», лидерства.

Типа: и хочет, и может.

Собственно, почему Владимир Святой публично изнасиловал княжну Рогнеду в Полоцке? Предварительно убив её отца и братьев. Да потому же, почему победители заячьих весенних боев после победы сначала залезают на своих менее успешных соперников, а уж потом на зайчиху: для «доказать своё превосходство». Или когда монгольский темник насиловал жену последнего домонгольского князя во Владимире — ему баба была нужна? Зимой, на снегу, среди неубранных трупов, с видами догорающего города… А эта «фреска» из киевских ворот с Нечипкой? «Вот так мы суздальские — ваших киевских».

Так что потенцию юному «гаупману» не только не укоротили, но и наоборот — всячески поддерживали. Хотя, конечно, под жёстким перекрёстным контролем.

А у Юльки было как бы две мамы.

Такая вполне добропорядочная семья. Весьма распространённое явление.

* * *

В своё время, например, Ярослав, который Мудрый, оказался недостаточно мудрым и один из его братьев его из Киева вышиб. С помощью польского короля по имени Болеслав. Типа: «больной до славы».

Этот Болеслав нашёл в Киевском замке сестру своего союзника и, соответственно, сестру Ярослава. И её… летопись очень аккуратно описывает: «соблазнил». То есть — «по согласию». В присутствии одного её брата и ведя боевые действия против другого.

Потом кияне поляков выгнали.

Минин с Пожарским были отнюдь не первыми: вышибать войско польское из русских столиц — наша давняя национальная забава. Вот только Питер как-то выпадает. Зато из Казани, например, чехов выгоняли.

Ярослав вернулся, начал город свой городить. А с поляками заключил мир. И, по требованию Болеслава, в знак «взаимной любви и дружбы» отправил ему другую свою сестру. Уже не в наложницы, а в жены.

Видимо, Болеслав распробовал дочерей Владимира Святого и решил на одной не останавливаться.

А теперь представьте себе встречу этих сестёр где-нибудь в королевском замке в Кракове.

— Ах, сестрица! Ах, как я рада. Какая миленькая шубка. Здесь так носят? Но это же горностай! Фи, какая бедность. Наш-то что — скупой?

— О! Дорогая! Ты прекрасно выглядишь с дороги. Только бледненькая и под глазами синяки. Я тебе такие румяна подарю! Мне их из самой Флоренции… А наш-то… всё в делах, в заботах. Поляки же. Сама понимаешь — ни минуты покоя. Все им чего-то… Ты своих-то соболей здесь не носи. Местные кастеляны скажут, что вся казна на баб уходит. Наш-то Славик не сильно их слушает, но дружине уже полгода жалование не плачено…

Потом решат меж собой — кому идти на королевское ложе: отрабатывать «укрепление дружбы между братскими славянскими народами». Заодно — и новую порцию цацек из мужниной милости. А кому сказаться больной и протирать да примерять уже накопившуюся коллекцию.

* * *