Влюбиться без памяти

Я сглатываю слюну, окидывая толстяка злым взглядом, постепенно успокаиваясь. Получается, он не Торопов? А я уже готова была растерзать беднягу.

— Так вам капитан Торопов нужен? Григорий Егорович?

— Да!

Рявкаю с такой силой, что бедный толстяк приседает, и тыкает корявым пальцем мне за спину, мгновенно покрываясь при этом капельками пота. Я оборачиваюсь, и уставляюсь взглядом в широкоплечего полицейского с ироничной улыбкой на лице.

— Вы — капитан Торопов?

— Ага. Здравствуйте, Евгения Васильевна.

На его симпатичном моложавом лице расплывается весёлая ухмылка, и я едва сдерживаюсь, чтобы не нахамить ему. В его серо-голубых глазах пляшут весёлые дьявольские огоньки, и я понимаю, что он не окликнул меня специально — стоя рядом и потешаясь над моим разговором с Алексеем Александровичем.

Я сжимаю руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы немного отрезвить себя. Нет, я должна сдержаться, видь именно от этого наглого, самоуверенного полицейского зависит, будет ли раскрыто преступление.

Мужчина же, не зная о моих мыслях, как ни в чём не бывало, спокойно делает глоток ароматного кофе, не испытывая при этом никаких угрызений совести.

— Тогда какого… Почему вы сразу не окликнули меня, поняв, что я ошиблась?

— Вы так чудесно общались с Лёшей. Не хотел портить момент.

Момент? Да я чуть не растерзала бедного толстяка!

Григорий Егорович обескураживающее разводит руками и начинает громко хохотать. От этого смеха у меня внутри нарастает волна гнева, и я надуваю щёки, раздуваясь, как рыба Фугу.

— Осторожнее, а то лопните. Я не думаю, что уборщицам данного отделения понравится отмывать стены от ваших разлетевшихся внутренностей.

Грубый, чёрный юмор немного усмиряет мой пыл, и я выдыхаю. Чёрт с ним. Для меня сейчас главное — дать показания, оставить вещи в палате Кожевникова и исчезнуть. А там, если нам суждено быть вместе, Антон Михайлович меня разыщет, и мы сможем спокойно всё обсудить.

Я ведь не хотела врать и притворяться его невестой, это случилось само по себе, просто так сложились обстоятельства. А потом, из-за своего малодушия, я почему-то не смогла во всём признаться Диане Леонидовне, полностью погрязнув во лжи. Но при Торопове я, ни в чём признаваться не желаю, придётся отложить этот момент.

— Ну что ж, пройдёмте в палату к Антону Михайловичу, там и побеседуем.

Полицейский показывает рукой на полуприкрытую дверь, из-под которой выглядывает лучик света, и я, молча, толкаю створку внутрь. Этот хам даже не открыл передо мной дверь, продолжая насмехаться, и спокойно попивая горячий напиток.

Ух, как мне хочется вылить кофе ему на голову! Но, к сожалению, нельзя — он же при исполнении. Сжимаю кулачки и прохожу в палату, молясь, чтобы Кожевников не выгнал меня из палаты в первую же секунду, дав возможность хотя бы объясниться.

Что ж, капитан Торопов, посмотрим, какой ты сыщик и как оперативно найдёшь преступников, ограбивших Антона.

Глава 8

Вхожу в палату, чувствуя сильный запах лекарств, забирающихся в нос, и забивающих все лёгкие, и снова оглушительно чихаю, поняв, что к запаху медикаментов присоединился удушающий липкий запах парфюма Дианы Леонидовны.

Неужели она тут?

И точно.

Женщина сидит на стуле рядом с кроватью больного, с абсолютно прямой спиной, как английская королева, и выражением вселенской скорби на умело накрашенном лице. Даже не скажешь, что она — мать тридцатидвухлетнего мужчины.

По моим скромным подсчётам ей должно быть чуть больше пятидесяти, но мадам Кожевникова наверняка отлично умеет пользоваться всеми видами косметических средств, выставленных на прилавках. Плюс — она, наверняка, частый гость различных спа — салонов, и опробовала на себе многие методики омоложения. Потому как сейчас в палате, передо мной, ни больше, ни меньше — ровесница Антона Михайловича.

— О, Женечка, здравствуй, дорогая.

— Добрый день.

— Слава Богу, ты приехала!

— Что-то случилось?

Я перевожу взгляд с матери Кожевникова на его самого, и пугаюсь, отступив на шаг назад, незамедлительно наткнувшись спиной на стальное тело Торопова, при этом наступив ему на ногу. Отпрыгиваю от полицейского, которой, презрительно прищурившись, оглядывает свой ботинок.

— Чёрт! Вам, зачем очки на носу, Евгения Васильевна? Я так полагаю, чтобы лучше видеть? Или для красоты?

— Для красоты, разумеется.

— Сомневаюсь, что они хоть кого-то украшают. Купите себе с толстыми стёклами, раз вы никого и ничего вокруг не видите!

— Простите.

Извиняюсь, злорадствуя, что теперь на начищенном ботинке мужчины сорок пятого размера отпечатался аккуратный мокрый след от моего сапожка. Так ему и надо! Этот хам уже порядком мне надоел, и я ехидно фыркаю, наблюдая, как он пытается оттереть отпечаток моей ноги.

— Тише! Что это такое?

Диана Леонидовна подскакивает со своего места, и, потрясая перед носом Торопова костлявой рукой, грозит ему артритным пальцем. Я замечаю, что сегодня на ней абсолютно другие украшения, нежели чем вчера. Видимо, у женщины хватает времени и сил не только сидеть у кровати больного сына, но и выглядеть потрясающе, не смотря ни на что.

— Потревожите моего мальчика!